Она оставила текст незаконченным. Задумалась. Некстати вспомнилась надпись на разрушенном камне, в глухом лесу, в горах Ридны: «Мир полон зла. Скверна вездесуща».
Побарабанила пальцем по краю стола. Поставила отметку: здесь должен быть большой фрагмент текста, еще не осмысленного, не структурированного. А потом, в завершение, она напишет вот что: «Мы – свидетели величайшего перелома в истории. Обряд инициации перестанет быть приговором. Тысячелетний конфликт человечества и ведьм будет разрешен, и не останется места насилию и страху…»
Она критически перечитала последнее предложение и подумала, что некоторый пафос неизбежен, – и отлично будет звучать с кафедры, перед публикой. Эмоциональный контакт со слушателями, драматическая пауза, потом аплодисменты… Ивга улыбнулась сама себе: немножко тщеславия в этот почти весенний вечер. Работы еще полно, но каков же, каков будет результат!
Все еще рассеянно улыбаясь, она подышала на озябшие руки и, подхватив компьютер, направилась в дом.
* * *
Прежде Эгле не замечала, до чего красивы здешние горы. Сейчас, когда развеялся дым от горящих лесов, когда тяжесть с ее души чуть отступила, Эгле все больше казалось, что она попала внутрь книжной иллюстрации, видового альбома: новая открытка за каждым поворотом. Склоны и кроны, игра света и тени, огромные валуны, будто порождения сурового, но не чуждого романтике скульптора. Край незамерзшего озера, прикрытый низко склоненными ветками, и на черной воде – два белых лебедя.
– Март! – Эгле не удержалась. – Смотри!
Он притормозил так близко к краю пропасти, что снаружи зашелестел, осыпаясь, гравий.
– Почему они не улетели на зиму? – В его голосе было больше тревоги, чем восхищения. – Что они едят?!
– Им виднее, – Эгле засмеялась. – Истощенными не выглядят, несчастными – тоже.
Лебеди, как по команде, расправили крылья, позируя. Мартин осторожно тронул машину:
– Когда мне было четырнадцать лет, я увидел в парке девчонку, которая кормила лебедей белым хлебом. Отщипывая кусочки от такой, знаешь, длинной витой булки, нежной внутри, хрустящей снаружи. Она была с виду моя ровесница, на год старше, как потом выяснилось. И я, бескомпромиссный защитник природы, стал на нее орать…
– Ты?!
– Ну, внешне это выглядело пристойно, я даже голоса не повышал… почти. Но я сообщил, что она убивает птиц, что лебеди в лучшем случае ожиреют, не улетят на зиму и вмерзнут в лед, и она придет полюбоваться на прекрасные белые трупы. А в худшем с ними сделается несварение, разбухший хлеб забьет внутренности, птицы сдохнут в корчах прямо сейчас, и она, опять-таки, сможет полюбоваться на прекрасные белые…