Они остались на трибуне одни — если не считать оперативников в проходах.
— Вот и все, — сказал Клавдий. — Мы свободны. Ведьмин век отменяется.
Ивга не могла поверить очень долго. Последние дни она стояла на своей обреченности, как на льду, и, когда обреченность растаяла, Ивга провалилась, будто в омут.
Клавдий до глубокой ночи сидел в ее гостиничном номере, обняв ее, согревая, выравнивая дыхание. Окутывая спокойствием, заставляя расслабиться. Она задремывала в его руках и просыпалась. А потом потянулась и поцеловала его первый раз в жизни, почуяла вкус его кожи и поняла, что не может остановиться.
— Ты уверена? — спросил он хрипло.
Она была уверена. Ей хотелось жить. А он ведь был для нее очень важным, самым важным, она перевернула мир ради него. Было чудом, что его руки не превратились в пепел, его губы не стали прахом, Ивга не сделалась центром воронки в небе, она могла обнимать его и чувствовать под ладонями его старый шрам на спине и шрам на груди, и позволять ему касаться себя, и доверять, и растворяться в нем, и никогда она такого не испытывала, впрочем, опыт ее был ничтожен.
На другое утро она проснулась с ним в одной постели, в одном гостиничном номере, и, заметавшись, судорожно начала одеваться.
— Ивга? — спросил он, протирая глаза. За окном едва начинался рассвет, а ведь было лето и светлело рано.
— Мне надо уехать, — бормотала она. — В Ридну. К тетке…
— Куда уехать?! Зачем? Я думал, ты останешься со мной…
— С тобой рядом нет места. Для таких, как я. Я была нужна для работы. Теперь все кончилось, я не нужна, я исчезну.
— Ивга, — он сел и поймал ее за руку, — выходи за меня замуж, пожалуйста. Будь моей женой.
— Так не бывает, — сказала она после паузы. — Это… нет, так не бывает. Это мезальянс, кто ты и кто я. Нет.
Ломая ногти, она зашнуровывала кроссовки.
— Прости, — сказал он упавшим голосом. — Я забыл, сколько мне лет. В твоем возрасте… не стремиться замуж за такого, как я, — нормально, естественно. Останемся друзьями, я помогу тебе, ничего взамен не требуя. Куда ты удираешь?!
Она обернулась и увидела, что он не шутит. Он выглядел убитым, расстроенным, растерянным — она понятия не имела, что он способен на такие чувства.
— Клавдий. — Она мигнула. — Вы… Ты что, серьезно?!
— Что — серьезно? — Он отвел глаза. — Прости, если тебя обидел.
— Я тебя люблю. — Она всхлипнула. — Я…
Ее прорвало, она бросилась к нему, обняла за шею и горько заплакала. Никогда она так глупо и взбалмошно не вела себя в его присутствии. Следила все-таки за собой, сохраняла достоинство.
— Я больше всего на свете хотела бы с тобой… остаться, — рыдала Ивга. — Мне все равно, сколько тебе лет, какое это имеет значение?! Но… это же… невозможно!