– И он появился?
– Прямо как из-под земли! Сел рядом, заказал мне еще выпить. О Элис, ты не представляешь, какой он был. Именно о таких и пишут в книжках для женщин – уж я-то знаю! Широкие плечи, твердый взгляд, уверенность… Боже, и говорю я тоже как в этих дамских романах! – Микалина рассмеялась и сделала еще глоток. – Не знаю, как это описать. Вот просто смотришь на него и понимаешь, что все, что тут уж ты никуда не денешься, да и не хочется, в принципе. Мы посидели в баре, поговорили. Тот случай, когда это совсем легко, словно всю жизнь человека знаешь. Ну а потом… – Мика бросила взгляд на Лин и с интонацией, которую Элис обычно называет «сама понимаешь», продолжила: – Потом мы пошли ко мне. Вернее, собрались идти. На улице хлынул такой ливень, что мы забежали в первую подворотню, и…
Щеки Микалины полыхнули стыдливым румянцем, а потом лицо стало непроницаемым – словно она тут же надела маску.
– Наши страстные поцелуи закончились сумасшедшим блеском в его глазах и рукой, сжимающей мне горло. Я задыхалась, пыталась оттолкнуть его, но пальцы скользили по мокрой одежде. В какой-то момент шум дождя стал единственным, что я слышала и ощущала. Никаких тебе «вся жизнь перед глазами пронеслась» или другой ереси, что обычно говорят про такие моменты. Просто боль, смирение, которое в итоге приходит, когда понимаешь, что уже ничего не поделать, и этот непрекращающийся дождь.
За окном уже выглянуло солнце, но Элис отчетливо слышала шум дождя. Погрузившись в историю Микалины с головой, она словно сама задыхалась, прижатая сильной рукой к стене. Она ощущала боль в грудной клетке, холод от воды, стекающей по спине, и то самое смирение. Уж что-что, а это чувство ей было знакомо, как никому.
– Я так и не смогла полюбить дождь. Каждый раз, когда я слышу стук капель, во мне поднимается паника, словно он опять перекрывает мне воздух своей стальной хваткой.
Дальше они сидели в тишине. Есть как-то расхотелось, разве что Лин с удовольствием изучала новое блюдо на вкус и, кажется, была безмерно рада такому знакомству. Наконец Элис задала вопрос, который скребся изнутри уже давно:
– Ты его простила?
– Убийцу? Нет. Я понимаю, что это не его выбор и все решено за нас, но я не могу. И дело даже не в том, что он меня убил, а в том, что я ему доверилась, что поверила в «настоящего мужчину», ну знаешь… А все это оказалось уловкой…
– Нет, я имела в виду автора.
– А, ты об этом… Да, простила. Странно, наверное, не прощать своего убийцу, но прощать того, кто на самом деле тебя убил. Просто… Я надеюсь, что это что-то значило, что у этого была цель. Все ведь должно нести какой-то свой определенный смысл, чему-то учить… Мне хочется верить, что я умерла ради какой-то миссии, что-то вроде того, а не просто была проходным персонажем. Он же для чего-то все это придумал, правда? – Микалина секунду помолчала, словно пыталась сама себя в этом убедить. – А ты не простила.