– Нет! – кричу я. Кричу слишком громко, мой голос эхом проносится в заснеженных вершинах деревьев. Но Фин не останавливается. Он продирается сквозь густой подлесок и пропадает в темноте.
Проклятье, проклятье, проклятье.
Если бы Фин погнался за каким-нибудь другим, не костяным мотыльком или волком, я не стала бы его удерживать. Побегает в заснеженных горах денек-другой и вернется домой.
Но костяной мотылек – дело другое, он означает что-то жестокое, злобное, плохое. Поэтому я бросаюсь вслед за Фином.
Погоня заводит меня в самую глухую часть леса – мимо растущих под странными углами деревьев, вниз по крутому склону, где мои сапоги то и дело скользят, и мне приходится хвататься за древесные стволы, чтобы удерживать равновесие, где каждый мой шаг по промерзшей земле отдается гулким громом. Я произвожу слишком много шума. Слишком громко себя веду. Лес проснется, я это понимаю. Но не замедляю свой бег. Не останавливаюсь.
Фина я теряю из вида, когда он исчезает за двумя поваленными деревьями.
– Фин, ко мне! – чувствуя колющую боль в сердце, зову я, стараясь звучать как можно тише. На глаза наворачиваются слезы, затуманивая взгляд. Меня начинает охватывать паника, я хочу кричать, звать Фина, но сдерживаюсь. Ни в коем случае нельзя разбудить лес: если это случится, ни мне, ни Фину отсюда уже не выбраться.
И вдруг я вижу его: виляя хвостом, Фин стоит среди деревьев в нескольких шагах от меня. Мое сердце ударяется о ребра.
Он ведет меня дальше в Чащу, в места, где я никогда прежде не бывала. А впереди, указывая путь, мотылек – тощее тельце, белые, истрепанные по краям крылья, – порхает среди снежинок, медленно и задумчиво, словно никуда не спешит. Затем он устремляется в небо, вспыхнув белой точкой на фоне черного полога леса, и исчезает среди деревьев.
Я осторожно подхожу к Фину и касаюсь его уха, чтобы удержать от погони за мотыльком. Но он обнажает зубы, рыча.
– Что там еще? – тихо спрашиваю я.
Фин поводит ушами, нервно, часто дышит, низкий утробный рык поднимается из его груди.
Здесь что-то есть.
Зверь или тень с крючковатыми когтями и мрачными глазами-щелками. Тварь, которую лес питает, которую прячет, – что-то, что я совершенно не желаю видеть.
Мои руки дрожат, к горлу подкатывает комок. Словно из пепла.
Я ненавижу рождающееся внутри чувство. Отвратительного страха. «Ты Нора Уокер», – напоминаю я себе. Я та, о ком перешептываются, та, из-за которой люди дрожат от страха и видят кошмары.
Я сглатываю, высоко поднимаю подбородок и делаю шаг вперед. Сюда нас привел мотылек. К чему-то, что я пока не могу увидеть. Я обвожу взглядом тьму вокруг – ищу, не блеснут ли где-нибудь из Чащи внимательно наблюдающие за мной глаза.