– Мы на свой страх и риск попробуем отправить какого-нибудь никчемного копрайка в ваш мир, чтобы он уничтожил Монье. Нельзя секреты перемещения между мирами и во времени передавать такому отсталому миру, в котором ты жил.
– Вот как? Ты знаешь, я начинаю понимать, почему в моём мире клонирование людей запрещено, – прохрипел я.
– Почему же?
– Клоны никогда не станут полноценными людьми, они станут отбросами общества, этакими недолюдьми. Мы это проходили, грязный ублюдок, пережили уничтожение уберменшами в лице фашистов. А вы фашисты и есть: никчёмный копрайк, отсталый мир, ваш мир превыше интересов другого мира, отработанный материал. Для вас человек – назойливая муха, которую можно прихлопнуть мухобойкой и забыть о нём спустя минуту.
– М-да, над твоими словами стоит подумать. Ладно, мои коллеги и друзья предлагают тебя отправить обратно, но шанс на благополучный исход перемещения примерно один к десяти. Да и непонятно, что произойдёт с мирами при повторном перемещении объектов за такой короткий промежуток времени. Я сжалюсь над тобой, Юра.
– Спасибо. Что меня ожидает?
– Смерть. Смерть безвозвратная и необратимая. Скоро яд сделает своё дело, и ты отправишься в вечное путешествие по Вселенной.
Язык во рту уже не помещался. Пот, холодный и липкий, застил глаза. Но я держался, не знаю как и за счёт чего, но держался. Возможно, на силе воли и благодаря чувству ненависти к сидящему напротив меня Гарри. Этот мир должен исчезнуть, дай Бог мне выжить и тогда…
– Нет, не делай этого! – закричал Гарри.
Но было уже слишком поздно. Откуда-то снизу, из района моей подмышки, послышался шипящий звук. Мир заполнили звуки бьющейся посуды, взрывы чего-то там взрывающегося, крики Гарри. Я жал на курок автомата не останавливаясь. Меня поглотила Тьма, мне стало хорошо, в голове крутились фразы «вы нам ещё за Севастополь не ответили», «а вот нехрен было меня травить некачественным алкоголем» и кадры из фильма «Казино Рояль», в котором Бонда отравили чем-то убойно-серьёзным и необратимо-смертельным. Но у Дэниеля Крейга был чудо-автомобиль и спрятанный в бардачке реанимационный комплекс. Ему проще. У меня, кроме желания жить, ничего не было. Но аптечка, даже если она и не чудо-аптечка и совсем уж не реанимационный комплекс, обязательно должна быть на яхте. Что же это за яхта без аптечки? Это не яхта, а так… посудина. Хоть и красивая.
Я на четвереньках, волоча за собой автомат, переворачивая всё переворачиваемое, роняя предметы и вещи, мешающие моему движению, скрепя зубами, превращая их в кроваво-белое крошево, полз по дому, чуть позже – по причальному мостику к сходням яхты. Сколько раз я терял сознание? Много, и с каждым моим «воскрешением» я понимал, что оно может быть последним. Подтягиваясь на руках, цепляясь зубами за воздух, я поднялся на верхнюю палубу. В просторной комнате, среди множества компьютеров и приборов, показывающих, указывающих и регистрирующих, стоял парень, лет двадцати. Он держал в руках планшет, который Гарри выронил из рук при нашей встрече. Парень смотрел на монитор, качал головой. Белобрысый, высокий, худощавый. Такого рука не поднимется убить, это точно. Я, опершись спиной о стеклянную перегородку, облизнув губы, спросил: