— А от кого сбежали сюда Вы? — неожиданно спросила она.
— Наверное, от самого себя, но теперь мне кажется, что это и есть мой дом…
Она снова смотрела на него и молчала. Он никогда не думал, что так можно молчать.
— Это твой дом, — повторила она. — А я… Кто я? — шепотом спросила она.
— Ты Мари.
— А кто ты?
Он молчал и не знал, что ответить. Она посмотрела своими огромными черными глазами прямо ему в глаза. Он снова с трудом сдерживал этот взгляд. Теперь это был какой-то черный бездонный колодец, в который захотелось броситься, не раздумывая.
— Пойдем, — прошептала она.
Сколько раз в своей жизни он слышал это «пойдем», теперь слышал словно впервые. Она взяла его руку своей горячей рукой и вела за собой сквозь эти калитки и заборы, по этой булыжной мостовой туда, в свой дом. И эта рука дрожала. И она вся дрожала и потом жарким огоньком билась в его объятиях. И любила его так, как невозможно это делать. Так не отдаются — так любят! И он любил, не помня ничего. Эти портреты, мебель, простыня — все кружилось. Все вращалось в каком-то вихре, облаке, он плыл на нем, поднимаясь куда-то выше и выше, а она была там вместе с ним, крепко держала его, не отпуская.
Что это было? Так не любят. Он не помнил ничего. И только она крепко держала его, помогая спуститься на землю.
— У тебя этого никогда не было раньше? — спросил он, приходя постепенно в себя.
Она молчала и смотрела на него, на потолок, сквозь него, туда, где их облако еще мерцало в темноте звездного неба, напоминая обо всем…
— Я тебя ждала… Если бы ты знал, сколько я тебя ждала!.. Как и тогда, — прошептала она.
— Когда?
— Не важно… Она прикрыла ему рот своей горячей ладонью.
Он засыпал. Он уже просто засыпал у нее на руках. И эти руки были и теми руками — три сотни лет назад, и руками матери, которая берет из люльки своего ребенка, чтобы утешить, и ее руками — такими, какими они могут быть только у НЕЕ и только тогда, когда она ЛЮБИТ…
Он проснулся. Солнце заливало своими лучами эту комнатку на втором этаже. Уже, наверное, было очень поздно. Сколько он проспал? Он огляделся и сразу все вспомнил. И не мог пошевелиться. Ее рядом не было.
«Пошла к своим лошадям», — подумал он. У него не было сил пошевелить рукой — не то что встать. Только ощущение этого счастливого утра в его жизни. И того вечера… Он лежал и улыбался. «Ну где же она!» Он не мог больше без нее и минуты. Этого не объяснить! И он должен вскочить и бежать к ней. А все его силы оставались где-то там, на том облаке, которое вчера уносило их куда-то. Он не верил самому себе! Такого не бывает! Он прожил почти сорок лет, а жить начинал только сегодня! Подушка еще сохраняла запах ее волос и ее тела. И как он снова хотел обнять ее, но она была там, внизу, и, наверное, занималась своими лошадьми.