Это действует на меня убийственно. Я без сил валюсь на бок, сворачиваюсь комком. Собственно, нет разницы по сравнению со вчерашним, когда телефон звонил, но Сигурд не брал трубку. Естественно, его аппарат постепенно разрядился. Но вчера казалось, что между нами сохраняется хоть какая-то связь. Я звонила — и в его телефоне, где бы он ни был, раздавались гудки. Теперь гудков не слышно. Эта мелкая техническая разница — заряженный телефон, разрядившийся телефон — сражает меня. Я лежу на постели, свернувшись комочком, шепча про себя: «Сигурд, Сигурд, Сигурд…» — и слышу, как по лестнице поднимается на второй этаж Юлия.
Она еще ничего не сказала, а я уже слышу, что она стоит у меня за спиной. Иногда бывает, что чувствуешь — на тебя смотрят; неприятное и необъяснимое ощущение, что за тобой наблюдают. Вот я лежу в халате, сжимая в руках телефон, прижавшись лбом к защищающему экран стеклу; ноге больно — наверное, я споткнулась об отстающую дощечку на лестнице или наступила на стружку или щепку. Вот я лежу в нашей неубранной, недоделанной спальне, где местами содраны обои; над кроватью тяжело повис воздух, использованный за ночь, возможно, с примесью алкоголя из-за опустошенной мной бутылки вина. Вот Юлия, стоит тут и смотрит на меня.
— Сара, — говорит она; ее голос звучит немного неуверенно. — С тобой всё в порядке?
Я не отвечаю. Гладкое стекло телефона холодит лоб. Ногу жжет — наверное, все-таки поранилась. Я хочу, чтобы она ушла.
Но она не уходит. Наоборот, переступает порог моей спальни и становится у самой кровати, обе руки кладет мне на укрытую халатом спину и говорит:
— Ну перестань, не надо тут лежать; идем вниз, сварим кофейку.
Она трогает меня за плечо — похоже, собирается уцепиться и на самом деле вытащить меня из постели, — и я чувствую при этом, как изнутри у меня, как из горячего источника, поднимается волна, природной силой выталкивается из живота, расходится по спине, рукам, ногам, по всему телу. Что она, на хрен, себе вообразила?
Отшатнувшись, я стряхиваю с плеча ее руку; я могла бы ударить ее, так во мне все кипит. Только усилием воли сдерживаюсь, чтобы не залепить ей. Надо же, не понимает, распахнула свои невинные оленьи глаза, носик пуговкой, подбородочек кругленький, все личико такое мимимишное — челочка, хвостик; тоже мне — старшеклассница, играющая в добрую самаритянку, поспешила мне на помощь… Какая же она самодовольная, думаю я, смеет мне указывать, мол, не надо мне тут лежать… Милейшая зауряднейшая Юлия все уладит, соберет меня в кучку. Наверное, всю дорогу сюда проигрывала в уме, что будет делать. И вот застыла в изумлении и напрашивается на затрещину… Мне удается удержаться, только физически отпрянув от нее.