– Проверь, – кивнул, соглашаясь, Тихон Анатольевич.
– Постойте тут, – повторила Глаша.
Он кивнул.
Внимательно посмотрев в его лицо и уловив перемену в нем, Глаша отпустила лацканы пиджака, разгладила их ладошками, повернулась, быстро прошла к дивану и наклонилась над распростертой женщиной. Пульс она, конечно, попыталась нащупать и на руке, и на сонной артерии, и дыхание проверила, подержав ладонь возле носа, отчетливо понимая всю безнадежность этих действий, но ради Грановского это надо было сделать и именно так.
Без всяких сомнений, со всей определенной очевидностью Элеонора Аркадьевна Туркаева была мертва, и ее красивое, холеное, вылепленное бесконечными тренировками и косметологическими процедурами спортивное тело остывало.
Глубоко вздохнув, Глафира выпрямилась.
– Что с ней? – все еще с последней, мизерной надеждой, но все же уже начиная осознавать реальность, спросил Грановский.
– Она умерла, Тихон Анатольевич, – повернулась к нему Глафира.
Он смотрел на девушку и каменел лицом, на котором, казалось, остались живыми лишь глаза. Так и стояли несколько мгновений, молча глядя друг на друга.
– Поправь ей подол, – громко приказал он резким тоном.
– Нельзя, – медленно покрутила головой Глаша.
– Что значит нельзя?! – взорвался он негодованием. – Это некрасиво, неприлично, она не должна такая лежать! – объяснял он очевидные ему вещи. – Она красавица, актриса, нельзя лишать ее достоинства!
– Она его и не потеряет. Никто и никогда не сможет лишить ее достоинства, – произнесла Глафира другим, своим особым тембром, каким говорила только с близкими людьми, когда разъясняла свою точку зрения: четко, ровно, но при этом очень сердечно. – Но сейчас ничего нельзя трогать до приезда полиции, Тихон Анатольевич.
– Да почему?! – рассердился он и, выйдя из ступора, ринулся к жене, пытаясь отодвинуть с дороги Глашу.
– Потому что ее убили! – упершись руками ему в грудь, напрягаясь всем телом, прокричала Глафира, останавливая мужчину.
– Что ты такое говоришь? – обескураженный, шокированный ее заявлением, возмутился Грановский. – Что значит – убили? – и повысил голос, отчитывая: – Что ты несешь, Глафира? Ты в своем уме?!
– Смотрите, – принялась объяснять Глаша, повернувшись к дивану и указывая пальцем на тело, но продолжая упираться плечом. – Она сопротивлялась, боролась с кем-то, сильно боролась, до последнего, поэтому так и выглядит, и вон подушка на полу. Это же ее подушка, на которой она обычно лежала, когда отдыхала. Ковер сдвинут – это убийца упирался ногами, ваза со столика упала, разбилась, потому что, видимо, в борьбе его задели, цветы, вода на полу. – И снова повернулась к нему, положив руки на помятые пиджачные лацканы и заглянув прямо в глаза. – Ее кто-то убил, Тихон Анатольевич. – И уже не повышая голоса, скорее уговаривая, добавила: – Надо вызывать полицию.