Она была почти красивой. И абсолютно мертвой.
– Да что там такое, Глафира? Что ты застыла на пороге? – в совершеннейшем раздражении, легонько подталкивая ее рукой в спину, прогрохотал своим неподражаемым баритоном Тихон Анатольевич.
Глафира сделала пару шагов вперед, пропуская Грановского, но как только тот вошел в комнату, ухватила за руку останавливая:
– Не подходите к ней, Тихон Анатольевич!
– Да что с тобой, Глафира? – Громко негодуя, он внимательно всмотрелся в ее лицо настороженно-изучающим взглядом.
Она не ответила.
Он определил по выражению ее лица, что случилось что-то непоправимо ужасное, и что-то изменилось в нем, словно накрывая незримым облаком беды. И, чуть помедлив, не сразу решаясь, Грановский медленно оторвал взгляд от лица девушки, повернулся и посмотрел на жену, лежащую на диване в некрасивой позе, и громко, требовательно спросил, не сумев осознать, осмыслить до конца то, что увидел:
– Эля, что с тобой?
Бросив на пол свой режиссерский «талмуд», Глафира ухватила его и второй рукой за рукав пиджака и произнесла, четко выговаривая каждое слово:
– Она не может ответить, Тихон Анатольевич.
– Отпусти меня! – Тот раздраженно попытался скинуть руки Глафиры, но она не отпустила и смогла удержать их каким-то немыслимым усилием, когда Грановский дернулся было всем своим мощным телом вперед, снова окликая жену: – Эля? Элеонора!
– Тихон Анатольевич, ее нельзя трогать! – пыталась достучаться до его сознания Глафира.
– Да оставь ты меня! – Перехватив ее руки, худрук сильным рывком отодвинул девушку от себя. – Ты что, не видишь? Эле плохо! Ей нужна помощь!
– Тихон Анатольевич! – особенным, глубоким, властным тоном, именно тем, которым умела захватывать внимание людей, произнесла с нажимом Глафира, снова ухватив его на этот раз за лацканы пиджака, и, придвинувшись ближе, заглянула прямо в глаза. – Ее. Нельзя. Трогать, – выделяя нажимом каждое слово, медленно, тяжеловесно произнесла она и добавила чуть тише, ужасно сочувствуя этому большому, сильному мужику: – И помочь ей уже нельзя.
– Почему? – неожиданно севшим голосом спросил он, как-то вдруг растерявшись, потускнев, словно сдулся и постарел в один момент.
– Она умерла, – продолжая удерживать его взгляд, объяснила Глафира.
– Откуда ты знаешь? – не принял ее объяснений Грановский. – Надо немедленно проверить пульс, дыхание! Ей просто плохо! Может, что-то с сердцем! Ты что, не видишь, что ей плохо? Надо вызвать «Скорую»!
– Давайте я проверю, – предложила Глафира и, торопясь успокоить, заверила: – Я умею, я специальные курсы закончила по оказанию первой помощи. – И повторила, уговаривая, как ребенка: – Вы постойте здесь, а я проверю. Ладно?