— Держать строй! — орал во всю глотку центурион.
К раненым побежали с бинтами и жгутами капсарии. А потом мир смолк, замер и начал темнеть. Люди застыли, как изваяния. Начавший поднимать руку и открывший рот для приказа трибун превратился в статую. Из свивающегося в толстые драконьи ко́льца дыма вышла Мираэль.
— Пить, — отчётливо прошептала охваченная огнём девушка. Она шла, а от её жара было горячо даже мне. Пламя тихо гудело, как в печи, поджигая траву под босыми ногами племянницы. — Пить.
Яркий и до невозможности похожий на реальность сон дрогнул. Начали рассыпаться пеплом монстры, нежить и легионеры. Земля пошла волнами, меняя очертания, а солнце сжалось точку, готовое исчезнуть.
— Пить, — повторил слабый голос Миры, и я открыл глаза.
Небо светлело, по земле тёк прохладный туман, огибая нас, как ленивая и безвредная змея. Рядом в позе младенца лежала племянница, и её бил озноб. Я облизал губы, повёл замёрзшими плечами и потрогал ладонью лоб племянницы. У неё был жар.
— Вот глупец безмозглый, — процедил я, ругая самого себя, а потом встал, взял Мираэль на руки и оглянулся.
Мы не дошли до ручья всего треть стадия, но только теперь стало понятно, куда идти.
— Всё болит, дядя, — пролепетала племянница.
— Потерпи малость, — ответил я, снял сторожевые тенёты и направился к ручью, стараясь огибать кустарники, которые могли поцарапать Миру.
Под ногами хрустели веточки и шелестели палые листья. Вскоре это сменилось шуршанием гальки и тихим журчанием воды.
— Глупец с дерьмом вместо мозгов, — выругался я, — это же надо было забыть, что она ещё ребёнок. Привык жить среди неприхотливых легионеров и ходячих трупов.
Жалкие двадцать минут ходьбы растянулись в невыносимые двадцать минут ожидания. Вскоре я выбежал к схрону, где мне навстречу вышел Брой с мечом в руках.
— Долго вы, — пробасил он. — Мы уже беспокоиться начали.
— Разводи костёр, — вместо ответа произнёс я и остановился перед створом.
Из того по пояс вынырнула Таколя, сверкая испуганными глазами.
— Гашпадин? — тихо спросила она, стоя на лестнице.
А меня уже начало раздражать, что северянка всего вокруг боится. За столько времени любой раб осваивался, а эта всё трясётся, как тростник на ветру. Надоело.
— Набери амфору воды, — приказал я, а потом обернулся, поглядев на пирата: — Что стоишь? Собирай дрова.
— Ну, так ведь огонь издали заметят, мастер, — произнёс Брой, глядя на племяшку, лежащую у меня на руках.
— Ондатр ты мокропутный, — покачал головой я. — В лесу огонь видно за полтора — два стадия, а если сделать некие ухищрения, то и вовсе за сотню шагов не найдут. Если раньше приходилось перестраховываться и сидеть без огня, то сейчас не до этого.