Некромант. Новелла о непутёвой ученице

— Решай скорее, ты с живыми или мёртвыми? — шептала на ухо смерть, сжимая свои сухие руки на самом сердце и застя глаза тьмой великой бездны.

А мертвецы шли в бой плотной массой, чавкая по раскисшей глине долины, шли, не ведая ни усталости, ни страха, ни жалости. Частые молнии выдёргивали их тёмные силуэты из черноты ночного ливня. Они шли, тускло поблёскивая стальными масками на лицах, щитами и наконечниками копий, а впереди кипел бой. Пылая белым огнём, девять рыцарей Белого Пламени рубили своими двуручниками наседающих на них воинов смерти. Их движения тоже были сродни тем молниям, из которых, казалось, они родились — быстрые, точные, разрушительные. Я видел их силуэты, но не мог различить лица, хотя они никогда не носили шлемов, лишь обручи, сияющие тонким ободом света вокруг голов.

— Решай же, — шептало дитя безумия и ночи, играя пальцем на нити моей судьбы, словно на струне арфы, и мотив её был прост.

Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук. Так бьётся человеческое сердце.

Я стоял, а мертвецы обходили справа и слева, словно для них меня не было, они лишь толкались под руки в своём обречённом шествии. Они шли, а я глотал ртом воздух, держась за проткнутое арбалетным болтом плечо и истекая кровью. Они проходили мимо, а я готовился стать одним из них, не имевших ни души, ни жизни, ни собственной воли солдат.

Внезапно один из мёртвых встал передо мной.

— Господин, — позвал он смутно знакомым голосом, — господин, проснитесь…

Голос ключника выдернул меня из того кошмара, который преследовал почти каждую ночь. Кошмара, отзывающегося болью в давно зажившем плече, куда когда-то угодила отравленная стрела, поставив на колени перед богинями, плетущими нити людских судеб, поставив перед выбором, и я решил цепляться за жизнь.

— Господин, — повторил тот.

Я открыл глаза, шершавые изнутри, как кора дерева. Ключник стоял в трёх шагах от большой деревянной бадьи, в которой я начал засыпать, разнеженный тёплой водой, треском огня в открытом очаге и переливами канареечной песни.

— Что тебе? — неохотно отозвался я, положив руку на край бадьи.

— Надо зерно перетаскать из амбара на сушильню, не то задо́хнется. А там мертвяки этого, того.

— Чего того?

— Ну как они будут зерно тягать, ежели тухнуть начали. Так вся пшеница пропахнется падалью.

— Прямо-таки все? — спросил я, глядя в высокий тщательно побеленный потолок.

— Ну, не все, но много. Господин Мостисав нам обещал парочку свежих со скидкой. И обязательство даёт, что тех не менее пяти лет гниль не тронет.

— Сколько протухло? — переспросил я у слуги, мысленно матерясь и зарекаясь покупать в порту дешёвых о́трупов.