Я дал им торжественное обещание, что он будет хорошо себя вести. Они приветствовали нас с Балджером как родных братьев, гладили нас по волосам, гладили по головам, целовали в щеки и, кроме того, назвали нам свои имена – Длинные большие пальцы, Квадратный нос и Косматые брови.
Все это время я то и дело бросал тревожные взгляды вперед, потому что умирал от нетерпения войти в удивительный город муравьиного народа.
Я говорю «удивительный», дорогие друзья, ибо, хотя многое было удивительным, что я видел в своей жизни в отдаленных уголках верхнего мира, но все же сейчас это было зрелище, которое постепенно открываясь перед моими глазами, сковывало мое сердце и заставляло меня задыхаться. С самого начала я с немалым удивлением обнаружил, что стены и пол прекрасного коридора, по которому соодопсии вели Балджера и меня, были из чистого серебра, причем первый состоял из полированных панелей, украшенных тонко выполненными чеканкой и резьбой, а второй, как и все улицы и проезды города, имел на своей полированной поверхности слегка выпуклые символы, которые я объясню позже. Один коридор переходил в другой, а затем в четвертый и далее, но все они были сосредоточены в обширном круглом зале, который мы пересекли с тремя нашими молчаливыми проводниками только для того, чтобы войти в комнаты и коридоры большего размера и красоты, все также ярко освещенные рядами великолепных канделябров, поддерживающих скопления языков пламени. Я не мог сравнить эту сцену ни с чем, кроме как с серией великолепных бальных и банкетных залов, из которых счастливые гости были внезапно изгнаны сильнейшим ужасным грохотом землетрясения и только огни остались гореть.
Теперь картина начала меняться. Длинные пальцы, который шел впереди и в чьей большой ладони совершенно потерялась моя маленькая рука, вдруг повернул направо и повел меня вверх по арке. Я увидел, что мы переходим по мосту через ручей, такой же черный и медлительный, как сама Лета.
Но какой мост! Никогда еще мой взор не останавливался на таком легком и воздушном строении, перепрыгивающем с берега на берег. Это была не простая и прочная работа каменотеса, а прекрасный и изощренный результат таланта мастера по металлу, как труд любви, тонкий и сильный, но слишком красивый для использования.
Два ряда серебряных фонарей изысканной работы венчали его изящно изогнутые бока, и когда мы стояли на самом высоком изгибе, Длинные пальцы остановился и написал на его табличке: «Теперь, маленький барон, мы собираемся войти в жилище нашего народа. У тебя большая голова, и, без сомнения, в твоем мозгу хранится много мудрости. Используй ее так, чтобы не нарушить совершенного счастья нашего народа, ибо, без сомнения, многие из наших людей будут с подозрением относиться к тебе, ведь впервые за тысячи лет соодопсии почувствуют прикосновение танцующего призрака из верхнего мира». Я пообещал Длинныму пальцам, что у него не будет причин быть недовольным мной, а затем, извинившись, я несколько мгновений наслаждался великолепной сценой, развернувшейся передо мной.