– Мы начали встречаться прошлым летом, – объяснил Кирилл.
Значит, все-таки не десять лет отношений, а меньше года! Мне полегчало. Мои шансы росли на глазах. Вероника где-то там, далеко за стенами больницы, а мы здесь, рядом.
– Я сделал ей предложение на Новый год, – добавил Кирилл, разрушая мои надежды в прах.
– Значит, вам пригодятся контакты свадебных фотографов, – как можно беззаботней откликнулась я. – Не забудь взять у Катюни перед выпиской!
Пока мерила температуру, все вспоминала, как Кирилл обнимал меня ночью.
– Градусник давай, – окликнул он. – Сколько у тебя?
– Тридцать шесть и шесть.
До завтрака было далеко, но я так и не смогла уснуть. Унеслась мыслями в прошлое – в мою жизнь до Инстаграма и в тот день, который до сих пор преследовал меня в кошмарах.
Я родилась в маленькой деревне под Чеховом. Мать растила меня одна, отца я не помнила – он сгорел при пожаре вместе с домом. Мне тогда было полгодика; мама выпрыгнула со мной из окна, и так мы спаслись. Об отце мама сильно не горевала, как-то проговорившись, что он ее бил. На память о нем у нее остался шрам у виска. А вот дома – двухэтажного, деревянного – ей было жаль. После пожара ей пришлось вернуться к матери, и мы стали жить в старом бабушкином доме, который разваливался на части.
Сколько себя помню, ремонт в доме никогда не прекращался. Мамины сожители менялись каждый год: дядя Вася латал крышу, дядя Миша вскрывал пол, покрытый грибком, и перестилал его заново, дядя Толя ремонтировал крыльцо. В деревенский магазинчик, где работала мама, таскались все мужики за водкой, и новые романы закручивались прямо там – у прилавка. В старших классах я часто сама подменяла маму за прилавком – когда она в пьяном забытьи валялась дома с очередным любовником. В деревне маму не любили, за глаза звали шалавой. А я ее стыдилась и мечтала вырасти и уехать в Москву.
К концу одиннадцатого класса, работая в магазине за мать, я успела накопить немножко денег. Выпускного вечера и выдачи аттестатов я не дождалась. Только ЕГЭ сдала, как у мамы завелся очередной ухажер – мясник дядя Гриша, которого законная жена выгнала за пьянки и гулянки. В первую же ночь дядя Гриша, покрепче напоив мою мать, попытался забраться ко мне в койку.
– Не надо, дядя Гриша, – промычала я, придавленная его грузным пивным пузом.
– Тебе понравится, цыпленочек, – он дыхнул перегаром мне в лицо и запустил руку под ночнушку.
Я разбила о его кудрявую голову настольную лампу и укрылась в соседском сарае, до рассвета просидев в стогу сена в одной сорочке. По моим ногам бегали мыши, но их касания были не такими мерзкими, как мозолистые пятерни дяди Гриши на моих коленках. Пока была жива бабушка Клава, за меня было кому заступиться. Но бабулю похоронили зимой, и теперь я могла рассчитывать только на себя. На то, что мать поверит мне, а не любовнику, я не надеялась.