Стармех наглядно демонстрировал правоту Валеры Евстифеева: в Арктике выдвинуться можно быстрее.
На третьи сутки меня стала одолевать простуда. Судового врача это явно обрадовало. Он, точнее, она не была обременена пациентами. Полагаю, что я вообще был первым. Врач явился во всеоружии пяти курсов мединститута и немедля прописал мне постельный режим и кучу лекарств, в том числе мед, извлеченный для этой цели у артельщика.
Я обрадовался меду, не говоря уже о том, что распахнутые на мир серые глазищи и волосы до плеч не очень-то часто встречаются в Центральной Арктике!
Пароходство обучало не только будущих штурманов и механиков. Врачей, оказывается, тоже. Катя была на практике.
Вот уж кого не надо было ни о чем расспрашивать! Пока мне мерили температуру, я уже знал все. И то, что она живет и учится в Якутске, и то, что ее родители врачи и дедушка — тоже, что быть судовым врачом вовсе не так просто, как мне кажется, и что ее любимый поэт Марина Цветаева…
Утро 25 августа началось с чуда. С левого борта над морем выросла розовая стена. Она была именно стеной, и над ней голубело небо. Только в бинокль можно было распознать туман, повисший над самой водой и подсвеченный солнцем.
Не прошло и двух часов, как на нас надвинулся высокий, обрывистый остров Крестовый, первый из Медвежьих островов. Остров был совершенно черный, ни кустика, ни травинки. А над ним висели розовые неподвижные облака. «Щетинин» шел Восточно-Сибирским морем, пятым по счету на моем пути.
Колыма показалась под вечер. Сначала это были силуэты двух гор, потом их стало больше, и вот уже черные башни стали обступать нас. Невеселые ассоциации рождали эти места…
Солнце опустилось за горы. Похолодало. Мы приняли на борт лоцмана и стали двигаться в бар Колымы.
Я ушел в каюту читать, а часов в 11 вечера поднялся на мостик. Черные тучи клубились над горизонтом. По обе стороны темнели берега, и между правым берегом и тучами нестерпимо багровела красная полоса. А над этой зловещей феерией обреченно застыло розовое облако, сквозь него посверкивали звезды, и прямо над головой гигантским куском сиреневого полотна дрожало, переливалось северное сияние!
Мы стояли ошеломленные, ни о чем не говорили, только смотрели. Сколько это продолжалось: 3 минуты, 5 минут? Бог ведает. В тишине были отчетливо слышны команды лоцмана, негромкие «есть» рулевого и серебряный перезвон воды, набегающей на форштевень.
Умеет Арктика потрясти душу!
…Я открыл глаза от солнца, бьющего наотмашь в каюту. На взгорке белели, голубели, синели несколько трех- и четырехэтажных домов. Все, что ниже, было прочерчено штриховкою стрел и корабельных тросов. А на противоположном берегу росли деревья! Самые настоящие! Они были невысоки, метра 2,5—3, не более, и назывались даурскою лиственницею. Это уже была лесотундра. Мы пришли в арктические Сочи, в порт Зеленый Мыс. Через 30 минут я уже сидел в кабинете начальника порта Виктора Андреевича Стрелкова. Он вполне безразлично слушал мои пространные объяснения: куда я иду, и зачем, и насколько это важно для морского флота, и неожиданно прервал меня, сказав, что он, Стрелков, никакого отношения к морскому флоту не имеет (!).