— А то что ж это такое? В таких стенах сидит деятель и грубит, хамит. Спросить его со всей партийной строгостью! — все не мог успокоиться Осадчий.
— Можете не сомневаться, товарищи, что у меня по этому вопросу такое же мнение. Будем разбираться, вас пригласим.
Осадчий кивнул, улыбнулся и встал:
— Вот теперь у нас все.
— Спасибо.
На улице Осадчий остановил такси и, усевшись рядом с Еленой Ивановной, сказал:
— А теперь к нам. Я давно обещал жене познакомить ее с вами.
Но Елена Ивановна поблагодарила, сказав, что непременно придет в гости в следующее же воскресенье. Впрочем, они ведь еще раньше должны встретиться, вместе пойти в обком.
— Не отпущу! Едем, жена намариновала баранины, шашлык обещала, — продолжал настаивать Осадчий.
Елена Ивановна так и не согласилась ехать. Нет, не в настроении она сегодня. Не уходило из сердца беспокойство. А дома, может быть, уже ждет письмо. Пусть открытка и только одно слово: здоров! Если б дети знали, как мало нужно матери, чтобы избавиться от гнетущей тяжести, от горьких раздумий.
Но ящик был пуст. Пуст, как и все эти недели. И вдруг — какая радость! — записка в замочной скважине:
«Вернетесь, обязательно зайдите. Женя».
Письмо! Заказное. Потому и задержалось в пути.
— Женя, милая, где оно? Где письмо?
— Пойдемте в комнату. Только прошу вас… — Соседка была взволнована.
— Что случилось?
Это Женя так. Не потому, что письмо. Да и как ей знать, что в нем.
— Вам телеграмма.
— От Васи? — беззвучно спросила Елена Ивановна. Она уже знала: пришла беда. И не могла, не хотела знать.
— Но, бога ради, возьмите себя в руки. Все, может быть, не так страшно. — Женя прикрыла дверь в детскую, явно оттягивая время.
— Дайте телеграмму! Где она? — Елена Ивановна почувствовала слабость, схватилась руками за стол.
— Не помню, куда ее положила… Сообщают, Вася… тяжело заболел. Я билет заказала на ночной самолет, — сбивчиво говорила Женя.
Елена Ивановна подняла на нее глаза, и такая мольба, такое страдание было в этом взгляде, что Женя умолкла. Она не могла отдать телеграмму, лежавшую на крышке пианино.
— Болен… — прошептала Елена Ивановна. Взгляд ее скользнул по столу, по буфетной полке, вот — на черной крышке.
Обеими руками она схватила бланк и сразу увидела слово, страшней которого не знает материнское сердце…