— Почему вы думаете, что будет именно так?
— Допустим, не так. Но вот мы говорим о тебе. А семья — это не ты один. Семья — это и она тоже. Чтобы устроить свою жизнь, значит, надо разбить другую? Ведь Леля не из тех, что назавтра утешится. Об этом ты подумал?
— А если ушла любовь?
— Любить, брат, тоже надо уметь. — Каминский поднялся. — Мне пора! — И, не глядя на Николая Степановича, стал искать свою фуражку.
А тот не мог его так отпустить. Взяв со стола фуражку и не отдавая ее, как можно искреннее произнес:
— Во всяком случае, я подумаю. В море чего в голову не лезет.
Некоторое время старый капитан пристально смотрел на него, не пожав руки Николаю Степановичу, пошел к двери, потом обернулся и с усмешкой бросил:
— Напрасно беспокоитесь. Я не любитель передавать подобные новости.
Николай Степанович побагровел. Отныне не подаст ему больше руки Каминский. Нашел старик самое уязвимое место: «Не любитель передавать…» Трусом изобразил, этаким трусливым пижоном.
— Прошу не провожать, — сказал Каминский, переступив порог капитанской каюты.
Николай Степанович пожал плечами. Долг вежливости обязывал проводить старого капитана до трапа.
— Зайду к Дзюбе. Плавать с ним начинал. — Это было сказано Каминским, хоть и обращался он к капитану, для Пал Палыча. Старик оставался верен себе. Разговор двух капитанов касался только их двоих, и отказ идти с Николаем Степановичем вместе по судну должен быть объяснен подчиненным.
Николай Степанович вернулся к себе. Хорошее настроение куда-то испарилось. И надо было разоткровенничаться! Не могло прийти в голову, что Каминский вдруг так оскорбится за Елену. Вольно ему видеть до сих пор свою Томочку юной красавицей, какой она была тридцать лет назад. Было время, когда и ему, Терехову, особенно в море, Леля казалась очаровательной женщиной. Казалась, пока не встретил Танюшу, пока не произошла, что называется, переоценка ценностей.
А если через десять лет еще одна Танюша? Опять переоценка? — так непременно спросил бы Каминский. В чем-то он, по-своему, прав. Но зачем всякие «если»… Да и поздно. Теперь жизни с Лелей уже быть не может. Она не забудет и не простит. Да и ни к чему об этом думать. Они с Танюшей любят друг друга. Она сама искренность, сама непосредственность. На брюзжание Каминского стоит ли обращать внимание?! Не сейчас, не через год, но привыкнут даже такие ханжи, как этот капитан, к тому, что они с Еленой чужие люди, и тогда Танюша станет полноправной женой. И если б пришлось ждать и не год, и не два, а десять — Танюша и на это пойдет.
— Разрешите убрать? — спросила, войдя в каюту, Маринка.