— Я шесть раз предъявлял их вашей секретарше!
Беседуя с преподавателями, и Елена Ивановна и Осадчий представились им. Директор об этом не могла не знать. Просто Лапшина пыталась хоть к чему-то придраться, чтобы потом говорить о недопустимом тоне депутатов, а не объяснять, каким образом коллективу достались первые места.
— Может, перейдем, наконец, к делу? — спросила Елена Ивановна, когда Лапшина вернула удостоверения. — Время-то идет.
— Я не привыкла к допросам и вообще отказываюсь отвечать, если меня спрашивают в таком тоне.
— Тогда отвечу я. Струнный ансамбль у вас состоит из выпускников консерватории, пианистка — опытный концертмейстер, а двое вокалистов — солисты оперного театра. — Осадчий взял шляпу и поднялся.
— Кто это без моего ведома дал вам материал?! — воскликнула Лапшина. — Ну хорошо же, я разберусь.
Открыв блокнот, Елена Ивановна сделала в нем пометку.
— Это вы мои слова? — резко спросила Лапшина. — Для чего?
— Для газеты! Участникам самодеятельности города небезынтересно будет узнать, у кого они оспаривали первое место на олимпиаде, — сказала Елена Ивановна.
— А я напишу в газету, как вы ворвались в мой кабинет…
— Хотя ваша секретарша объявила, что вас нет. Очевидно, вы думаете, что мне доставляет удовольствие отпрашиваться на заводе, чтобы наносить вам бесполезные визиты, — невозмутимо проговорил Осадчий и пошел к двери. — По-моему, все ясно, — обратился он к Елене Ивановне.
— Что вам ясно? Объяснитесь! — сказала Лапшина.
— За этим дело не станет. Вы думали, нам надоест ходить? — Осадчий подождал, пока Елена Ивановна выйдет и поклонился Лапшиной.
На улице был ливень. Пришлось вернуться и в буфете ожидать, пока он хоть немного утихнет. Но дождь не унимался, хлестал по стеклам, с шумом вырывался из водосточных труб.
— Вы будете писать или я? — спросила Елена Ивановна.
— Пишите вы, а если что-либо надо будет добавить, вместе добавим. Этой Лапшиной безразлична самодеятельность, были бы только кубки да грамоты. «Мой ансамбль», «мои вокалисты». А плакат вот такими буквами: ищем таланты!
— Да… Воспитывает.
— Еще как! Учитесь, молодые люди, жульничать, даже святым искусством не брезгуйте. А ведь говорят, что нет профессии, которая требовала бы более чистых нравов.
— Это касается каждой профессии.
— А искусства все же как никакой другой. Вот ходили мы вчера с женой в кино, даже поссорились. — Осадчий допил кофе, поставил чашку и снова уставился в окно.
Елена Ивановна негромко сказала:
— Мы с мужем иной раз тоже во вкусах не сходимся.
— Да нет! Мнение у нас было одно. Ну а как не злиться? Слоняется по экрану рабочий класс, никак не решит проблему: поить с получки мастера или не поить. Смотришь такой фильм и удивляешься. Мастер — почему-то заскорузлый дед в промасленной спецовке, — продолжал Осадчий. — Ну, возьмем нашего мастера — молодой научный сотрудник с «пунктиком» насчет автоматики. Начальник цеха — кандидат наук. А вообще-то я хочу предложить депутатской комиссии всерьез заняться продукцией наших предприятий. — Осадчий помолчал, потом заговорил резко: — Представьте себе автозавод, огромный конвейер. Одна бракованная гайка, вторая и… стоп конвейер. Во сколько же она обходится государству!