А посадка вдоль полотна совсем такая же, как прежде. Но те деревья были бы уже старыми.
Солнце пригревало. Не удержалась, сняла туфли, пошла по теплой шелковистой траве. Даже если б человек, родившийся здесь, среди зеленой этой благодати, забыл о ней, думала Елена Ивановна, то его ноги, руки, все тело помнило бы живую свежесть травы, эти белые звезды ромашек, синеву васильков, вкус парного молока, запах цветущей смородины, тонкий голос малиновки, жужжание пчел и стрекот кузнечиков.
Утренние, еще робкие лучи согревали лицо, руки, и, казалось, что давно-давно уехала она из города. Какими-то случайными, ненастоящими были те лихие мысли, от которых становишься слабой, несчастной. Пусть ушла любовь. Но ведь есть главное — ее сын, которого никто не отнимет. И чувства ее самые первые, самые чистые остались в душе и всегда будут с ней, как эта вечная трава и вечная синева васильков.
Прогрохотал за спиной поезд — дрогнула земля.
Пора идти. Сегодня у Леси свадьба, у Леси, которая так похожа на другую, близкую сердцу дивчинку из далекого детства.
Вместе с подругами невесты Елена Ивановна наряжала Лесю, а вокруг шла обычная свадебная суета. Как бы долго ни готовились к этому дню, а всегда что-то не успевали доделать, чего-то не учли. Вместе со всеми Елена Ивановна волновалась и торопилась, вместе со всеми давала последние наставления невесте. Не чувствовала себя чужой этим полузнакомым людям. Потом, значительно позже, выяснилось, что с Ганной Власовной они и впрямь находятся хоть и в дальнем, а все же в родстве.
Владимир Федорович как посаженый отец ездил на убранных цветами машинах регистрировать брак и фотографироваться, а женщины завершали уже самые последние приготовления — выстилали пеструю дорожку от порога до самых ворот, нарезали цветов, чтобы усыпать ими молодых, принимали гостей, размещали под деревьями оркестр — скрипку, саксофон, баян и бубен, украшали свадебные караваи с запеченным в них «счастьем».
Оказалось, что Елена Ивановна помнит весь ритуал свадебного обряда, который наблюдала ребенком. Сейчас десятки восторженных детских глаз через тын тоже следили за всеми хлопотами, как некогда смотрела она, воображая себя в подвенечном платье и нарядной фате.
Убедившись в том, что Елена Ивановна здесь вполне освоилась, Владимир Федорович пересел на другой конец стола к молодым. Когда он поднялся, положив руку на плечо Вани, шум за столом затих, все обернулись, ожидая, что скажет учитель.
— Будьте счастливы. Любите друг друга, честно трудитесь, чтобы всегда я мог называть тебя, Ваня, как прежде в школе, «сынок».