– Понятно, – отвечает Мэйсон. Какое-то время мы просто сидим в тишине.
– Мама дала мне это имя. Папа был не против, – внезапно продолжаю я. – Она была испанкой, Люсией звали мою бабушку, а имя Андрада ей просто нравилось. Оно означает «храбрая». Мама всегда говорила: «Мы смелее всего, когда боимся. Не бойся страха, и не бойся быть смелым. Если ты принимаешь одну сторону жизни, принимай и другую. “No hay rosas sin espinas”, – шепчу я. – Розы не бывают без шипов, – по моей щеке стекает слезинка, и я сдерживаю рыдания, заталкивая их глубоко внутрь себя. Вместе с воспоминаниями о моей матери, которая шептала мне эти обнадеживающие слова, даже когда была при смерти. Я тянусь пальцами под очки и быстро вытираю слезы. Затем прочищаю горло, и это звучит ужасно громко, словно крик в утренней тишине. – Но «Андрада» быстро превратилась в «Энди». Мне нравятся оба варианта.
Я стараюсь улыбаться. Мэйсон с сожалением смотрит на меня.
– Очень сочувствую твоей потере.
Значит, он заметил его. Это маленькое слово «была». Ненавижу его. Мне приходится использовать его уже в течение двух лет. Мама была красивой, она была умной, она была громкой и веселой. В моем сердце она не была, а остается такой и сегодня.
Что теперь? Я не смею уточнять у Мэйсона, лишилась ли я работы.
Он закрывает папку с моим личным делом и, переплетая пальцы, кладет руки на нее сверху.
– А я – Мэйсон, мой отец – Алан Грин, основатель компании по недвижимости и бизнесу стоимостью в миллиард долларов, базирующейся в Сиэтле, Нью-Йорке и Вашингтоне, и мне это не очень-то интересно. Моя мать – Элеонора Грин, неудачный дизайнер, которая развелась с ним шесть лет назад и живет на выходное пособие. Я думаю, что будет справедливо, если я скажу тебе это сейчас.
Удивленная, я воспринимаю эту информацию и пытаюсь ее осознать.
– Теперь, когда мы все выяснили, я не хочу, чтобы ты продолжала спать в моем клубе. – Эти слова бьют по мне, как удары молотка. – Во-первых, там неудобно, а во-вторых, это клуб, а не отель или что-нибудь еще. Так что тебе стоит остаться здесь.
До этого момента я не знала, что можно подавиться собственной слюной. У меня случается приступ кашля. Дальше я сижу, совершенно ошеломленная, и не могу поверить, что он только что сказал это.
– В смысле переехать сюда? – недоуменно спрашиваю я дрожащим голосом.
– Ну а почему нет? Та комната свободна. Держать ее пустой – это бесполезная трата пространства. Кроме того, дорога отсюда до университета на автобусе займет менее двадцати минут, а клуб находится еще ближе. – Он выглядит расслабленным и непринужденным, откидывается на спинку стула и улыбается мне. Именно улыбается, не усмехается. Причем искренне. И я до сих пор не могу этого понять. – Конечно, я вычту арендную плату из твоей зарплаты. Купер и Дилан настаивают на том, чтобы платить, и поскольку ты выглядишь такой же упрямой, полагаю, ты этого тоже захочешь. Речь идет всего о трехстах долларах, но если парням от этого легче… – Теперь он пожимает плечами и коротко смеется. – А ты что скажешь?