– Гастон Монмуссо, – проговорил сам себе Степан под нос, – надо будет запомнить.
Впрочем, нельзя сказать, что происходящее было таким уж неожиданным поворотом событий. Антивоенные настроения витали в воздухе и даже усиливались с каждым днем. Сам Степан Урядный за эти дни во Франции повидал всякого, околачиваясь и в различных парижских кофейнях, и среди простого парижского люда, и среди обыкновенных солдат, коих в Париже было предостаточно. И повидал, и послушал, и увидел, и услышал. А услышал он в основном глухой ропот недовольства тем, что война давно уже превратилась в мясорубку, перспектив скорой победы не видно, торговля замерла, коммерция умирает, а жить с каждым днем становится все труднее и все дороже. И это говорили те, кто жил в тылу, а уж те, кто прибывал на побывку с фронта, вообще не стеснялись в выражениях.
Но такие разговоры были и раньше, ни во что не выливаясь. Глухой ропот таковым и оставался до тех пор, пока не произошел резкий сдвиг в международной обстановке. Когда сначала русские, а за ними и боши объявили о своих «Ста днях» и готовности начать говорить о возможном перемирии, у масс появилась сначала робкая, но с каждым днем набирающая силу надежда на то, что уж сейчас-то и остальные страны Антанты, сохранив лицо, все же в той или иной форме согласятся приостановить эту бессмысленную войну. В такое развитие событий верили многие, многим это виделось делом совершенно ясным и решенным, так что Урядному не раз и не два приходилось быть свидетелем различных пари на предмет того, кто, когда, в каком порядке и в какой форме сообщит миру о том, что и Великобритания, Франция, Италия и другие страны готовы начать переговоры об окончании войны.
Вчера Степану один приличного вида господин даже доказывал авторитетно, что у него есть совершенно точные сведения из весьма осведомленных источников, что решение об окончании войны уже неофициально принято и сейчас идут тайные переговоры с Германией о том, что немцы должны уйти из Бельгии, а Эльзас и Лотарингия будут объявлены самоуправляемыми территориями под совместным управлением Парижа и Берлина. Говоривший это господин заговорщицки шептал об этом Степану и был полон таинственной важности.
Другой господин утверждал, что секретные переговоры об окончании войны ведутся уже давно, а русский император объявил о «Ста днях» по поручению из Лондона и Парижа, желавших сохранить лицо. Мол, об этом русского царя просил сам английский король в личном и совершенно секретном письме. Что мир дело решенное, вон даже Америка не стала вступать в войну, поскольку в Вашингтоне об этом точно знают.