Поднос покачивался. Женькин взгляд проплыл по лицам родичей, остановился на Димке.
— Женя… Женечка… — едва выговорила Анна.
Послышалось еще несколько голосов, тихих, словно выходящих из оцепенения. Поднос накренился.
— Женька! — не выдержал Димка. — Не дури, ради бога.
— Ха-ха… А че такое, а? Че вы испугались-то?! Поднять нельзя, что ли? Думали, кину?.. Я не дурак!
— А никто ничего не думал, — резво подыграл Семен и добавил: — Никто, правда, Татьяна?
Димка вылез из-за стола подышать воздухом, уже взялся было за дверную ручку, как услышал:
— Димка, брат! Ты… эту потаскушку-то не оставляй! Забери. Мне… объедки не надо!
Такого никто не ожидал. Главное, непонятно: чего он на нее-то?
Таня медленно, словно больная, встала, направилась к выходу.
За столом всполошились, наперебой принялись успокаивать Женьку, оправдываться за Таню, лишь Александр Конищев не проронил ни слова, смотрел серьезно и как будто довольно.
— Че, дурака нашла?! — ожесточаясь, хрипел Женька. — Не понимаю, думаете? Денег ей захотелось? А глаза-то воровские: зырк! зырк! Полн… Я таких…
На стук Таниных каблучков откликнулись собаки. Багаевский Дружок тоже пару раз лениво, по-стариковски гавкнул. Димка подошел к нему, присел, потрепал за ухом. «Чего шумим-то?» — сказал вслух. Пес игриво повиливал хвостом, повизгивал, радуясь нечастой человеческой ласке. Рядом дышала сухим древесным запахом поленница, шумел дом, распираемый страстями, а в глубине, за собачьей будкой, стоял идол на четырех колесах, покрытый брезентом. И на все это миллионами зрачков глядело высокое небо. Сколько видит оно в этот миг таких вот домов, собак, Димок, радующихся, плачущих, равнодушных, озабоченных, счастливых, несчастных… Димка вдруг ощутил сам себя маленьким, жалким, одиноким, да и все вдруг показалось сиротливым и слабым… Захотелось к людям — повиниться, простить всех…
— Че маракуешь?
Димка вздрогнул. На крыльце светился огонек козьей ножка.
— Да так…
— Танька-то ушла?
— Ушла.
— Хорошая девка.
Помолчали.
— Это конешно — раньше мы дружнее были, — заговорил дед Василий. — Да и то сказать, такую оказию пережили: и мор, и вредительство, и войну, а все друг дружку держались. Счас бы че не жить — заработок хороший, одеться есть во што… Богатые все стали, вот друг перед другом и нагордиться не могут. Натерпелись, а теперь дурят. Грех так говорить, а без большого горя люди балуются.
В другое время Димка бы поспорил, а сейчас не стал, не хотелось.
— Митрий, а че ты мало получаешь? Ты, кажись, по строительству учился? Так у нас тутока, на стройке, до трехсот зарабатывают. Квартиры дают. Давай-ка, оставайся дома. Женишься, пока не избаловался. Заживешь.