Иван уже с покупкой, склонив голову набок, ловко спрыгнул со ступенек.
— Что, Валюша, заскучала тут? Прости, лампочка во всем виновата и очередь, — легко выпорхнула у него фраза.
— Нет, — смущенно улыбнулась Валя. — Мне одной редко бывает скучно. Я думала.
— Даже так! Тогда все прекрасно. Пошли. А о чем думала, если не секрет?
— Обо всем и ни о чем. Так… Лезет в голову. Ты когда пошел, я заметила, шрам у тебя, — с переносицы на щеку у Ивана сползал легкий шрам, упал в детстве, — и представила, как ты дрался, а потом я рядом оказалась… Тебя это ножом?
— У, какие страсти! — Ему очень не хотелось разбивать ее иллюзии: драка, нож, он немножко герой, — так, пустяки…
— А тебе идет. Делает лицо мужественным.
— Так я специально себя украсил, ну вроде как я индеец.
— Я серьезно. А куда мы идем?
— Куда глаза глядят. А глядят они… на гастроном.
— Тебе надо купить покушать?
— Как тебе сказать, — засмеялся Иван, прищурил левый глаз. — Вот что я думаю, зачем нам дожидаться праздника, к чему условности? Три дня туда, три дня сюда, какая разница. Тем паче на праздник я собираюсь домой, матери обещал, — получилось у него довольно бойко. — Предлагаю: давай праздновать прямо сейчас.
— Прямо сейчас? Давай.
Иван внезапно умолк. Одно из двух: или она идиотка, или… Если сам он не спятил.
По дороге домой он непрестанно балабонил, занимал спутницу. Крепко подустал от своей веселости. Тяготила невнятица всего этого знакомства — к чему оно движется. Казалось бы: на ночь глядя девушка идет к незнакомому парню, что тут непонятного? Но он видел перед собой такие ясные, доверчивые, удивленные глаза, трогательные ямочки на щеках, слышал детский заливистый смех и терялся.
Наконец, все пытаясь выглядеть обаятельным, особенным или каким там еще, он проговорил: «Вот и моя келья». И дальше, вкручивая лампочку в настольную лампу, плел: «Живу затворником, человеческая нога тут ступает редко, поэтому беспорядок страшный… Прости уж… Но, на мой взгляд, это все оболочка, содержание в другом, главное, чтоб не было хаоса внутри…» Суетясь, помог ей снять пальто, не без удовольствия отметил — при всей хрупкости она вовсе не угловата, наоборот, как говорится, все на месте, по-девичьи округлено, ладно скроено.
Иван собрал со стола бумаги, закинул на шкаф, схватил стаканы и полетел мыть. Вернулся — Валя ставила на полку лежавшие грудой на окне книги. Заметил: вечно скомканное покрывало на кровати аккуратно натянуто. Это ему понравилось. Валя закончила с книгами, попросила веник. Потом она подметала, а он стоял, смотрел и любовался ею. И вдруг понял: все-таки такого не бывало, родной она кажется! Представил себя, грубоватого, жесткого, чернявого, и ее рядом, легкую, светлую, в белом свадебном уборе. И губы поплыли в глуповатой улыбке: «Жена… Хозяйка… Я женюсь на ней!» Он шагнул, тронул, провел рукой по ее плечу, осторожно потянул к себе, поцеловал. Она подалась, прильнула, потом уткнулась лицом ему в грудь, проговорила: «Я совсем не умею целоваться». И будто что хлестануло его — она же умеет, умеет! Он все может понять, ему бы все равно, ему плевать на это! Но зачем же врать-то?! Зачем ломать комедию?! Он же о ней совсем другое думает! А-а… Ладно. Какая, впрочем, разница. Он поцеловал ее еще раз. Умеет!