— Как из Софии?
— Из Софии…
— На машине приехал?
— Нет, пешком пришел. — запутался дед Радко и рассмеялся над своей незадачливостью, — то есть я хочу сказать, что без машины… На автобусе…
Железнодорожник мрачно поглядел на племянницу — опять влипла в какую-то историю! Хотел о чем-то ее спросить, но Марийка, не дав ему раскрыть рта, велела Общинскому отвести порядок выпившего дядю домой. Напрямик через дворы и огороды она побежала в амбулаторию.
Грудь сдавило от мрачных предчувствий. Она бежала, придерживая волосы, развевающиеся на ветру. Лицо горело.
Петринский ждал ее у амбулатории, сидя на каменных ступенях крыльца. У его ног стоял выцветший рюкзак, доверху набитый бумагами, и портативная пишущая машинка. Другого багажа не было видно, если не считать зеленого плаща, брошенного на перила лестницы.
Когда Марийка прибежала, он уже выкурил вторую сигарету и собирался закурить третью. Он страшно устал с дороги. Мало того, что пришлось ехать поездом, а тут еще этот разбитый автобус, курсирующий между станцией и Сырнево. Он-то и доконал писателя. С непривычки разболелись старые мозоли. Пришлось снять не только туристические ботинки, но и носки, — чтобы не так пекло ноги. Рукава клетчатой рубашки, грязной и пропахшей по́том, закатал выше локтя. Над плешивой головой кружились мухи, привлеченные бриллиантином на остатках шевелюры, но ему было лень их отгонять.
Увидав его в таком неряшливом виде, в рубахе нараспашку, к тому же и небритого — бакенбарды почти сливались с рыжей, клочковатой бороденкой, — Марийка сначала его не узнала. Подумала, что это один из «хиппи», молва о которых в свое время достигла и Сырнево. С некоторой опаской подошла к крыльцу, но когда он ей улыбнулся и встал, протягивая руку, тут же узнала, заволновалась и даже как-то замешкалась и, сама того не желая, не подала руки, потому что смотрела на него во все глаза.
— Не узнаете? — спросил, улыбаясь, Петринский.
Она не отрывала взгляда от его босых ног.
— Неужели я так изменился? — продолжал он, делая шаг вперед и снова протягивая руку. Но Марийка невольно отступила и чуть не упала. Петринский бросился к ней, поддержал, потом наконец взял за руку, надолго задержав в своей потной ладони. Марийка с трудом высвободилась из его объятий, залившись краской стыда. Впервые в жизни она не знала, что отвечать. А вопросы так и сыпались градом, не давая ей опомниться: сердится ли она на него, почему молчит, что случилось и так далее. Извиняясь за свой вид, он попросил ее присесть рядом на крыльце, пока он обуется. Что поделаешь, замучили эти мозоли, к тому же этот поезд и автобус!..