Начались майские дожди. Они смыли со стен расклеенные афиши, успокоили страсти и волнения, унесли в Лету выступления ораторов. Люди все чаще стали обращать взгляды на поля и нивы, где уже колосилась пшеница. В первых числах июня начинались парламентские каникулы. Господин Стамболийский спешил выступить в парламенте с речью, после чего намеревался отправиться на отдых в родное село Славовицу. Равнина, зеленые нивы и луга, песни жаворонков и загорелые лица крестьян возвращали его в годы детства и успокаивали.
— Вы больше, чем кто-либо другой, имеете право на отдых, — говорили ему приближенные. — После таких трудов и борьбы вам просто необходимо уехать в Славовицу, господин Стамболийский.
Ему было приятно слушать, как его уговаривают и заботятся о его здоровье.
— Еду сразу же после сессии, — отвечал он. — Народ должен меня услышать, и тогда уеду! Этот год был очень напряженным: покушения, выборы, пожары… Слава богу, все кончилось.
— Вы совершенно правы, господин премьер-министр!
Он сел в свой черный лимузин и отправился в Народное собрание. Там его ожидали и друзья, и враги.
Друзья и поклонники толпились у входа. Швейцары в ливреях распахивали перед ним двери. Министры в длиннополых рединготах кланялись ему, держа в руках цилиндры. Он приподнимал свой цилиндр, отвечая на их приветствия. Чтобы придать больше торжественности этому событию, в коридорах были зажжены люстры. Все вокруг блестело и сверкало. Сам Стамболийский пребывал в приподнятом настроении. Когда он вошел в зал заседаний, председатель ударил молоточком в гонг и все делегаты встали.
Июньская сессия начала свою работу.
В это время главный редактор газеты «Народен глас», которого мы в нашем повествовании будем называть журналистом, мчался в фаэтоне по софийским улицам, с беспокойством поглядывая на свои карманные часы. Он опаздывал к началу сессии Народного собрания и боялся пропустить речь премьера. Сегодня утром вышла его статья, направленная против бонапартизма. Этой статьей он надеялся положить в печати начало полемике в целях разоблачения зла, в течение ряда лет прикрывавшегося маской демократии.
Типографская краска еще не успела просохнуть на страницах газеты, которую он спешил раздать друзьям из числа правых. С ними он легче находил общий язык, чем с теми, что стояли слева и пугали своим экстремизмом.
Ему было приятно мчаться в фаэтоне, наслаждаясь июньской прохладой и ароматом цветущей в садах сирени. Он с радостью смотрел на выкрашенные охрой двухэтажные домики столицы с изящными железными балкончиками, с геранью на окнах, с развешанным во дворах бельем, выстиранным рачительными хозяйками. С любопытством поглядывал он и на дам, прогуливавшихся со своими крошечными собачками. О как быстро проникала и в наши балканские края цивилизация!..