И все же, несмотря на это, кое-кому из задних рядов, кажется, удалось расслышать кое-что из его речи. Там, в толпе, недалеко от официальных лиц, возникла новая трибуна, на которую поднялся другой оратор. И сразу те наступила тишина, смолкла музыка. Замерли карусели, и на них устроилась молодежь. Стайки детей обсыпали деревья и крышу цирка.
— …Вы спрашиваете, кого мы призываем под наши знамена, профессор? — заговорил оратор. — Мы призываем народ! Болгарский трудовой народ! И народ придет под наши знамена, под знамена, которые мы освящали не молитвами и ладаном, а пороховым дымом. Эти знамена пропитаны кровью рабочих. Под ними мы сплачиваемся сегодня в Единый трудовой фронт, господин профессор! Против вас, против всей вашей волчьей стаи! Вся какие у нас знамена!
— Это и есть ваш нейтралитет? Это и есть ваша лояльность?! — крикнул профессор.
— Ошибаетесь, господин профессор! С генералами и попами, кровопийцами и капиталистами мы никогда не имели ничего общего. С ними мы всегда говорили ясным языком, начиная с дней Парижской коммуны и кончая Октябрьский революцией. Наш язык — язык революции! Язык баррикад!
— Неужели в этой стране нет законов, профессор? Почему мы не заткнем ему глотку? — заволновался Русев.
— Забудьте о политических амбициях, генерал! Речь идет о гораздо более серьезных вещах!
— Но в чем дело? Давайте дадим команду парням с виноградными лозами. Ведь они только что принесли присягу, целовали знамя!
— Дело гораздо сложнее, господа, — говорил Георгий Димитров (а это был он) с импровизированной трибуны. — Пришло время фронтальных атак! Вы, господин генерал, примерный ученик дуче. Но что такое фашизм, господа? Вы только что освятили и благословили фашистское знамя. Получили черные рубашки и фашистские значки с топорами — прекрасные символы вашей новой идеологии…
— Где собака, профессор?
— Господин Гольдони, господин Гольдони!
— Мои нервы не выдерживают, профессор!
— Приходится терпеть, господин Гольдони! Это Болгария!
— Но что он говорит?! Что он говорит, профессор?! — стонал итальянец, слушая перевод слов Димитрова. — Он ругает фашистскую Италию!
— Не понимаю я этого итальянца. Что он там бормочет?
— Весь дрожит, бедняга. А зенки-то как вылупил!
— Видать, здорово трусит!
— Пуганая ворона куста боится, батюшка. Не раз ему, видно, попадало в Италии!
— Нет, господа, — продолжал профессор, — вам не удастся обмануть нас своими лживыми призывами к единству и социальному прогрессу! Наши принципы уходят корнями в глубь истории. Мы не позволим голытьбе править нашей страной и издеваться над нашими патриотическими чувствами и освященной богом частной собственностью! Руки прочь от власти и частной собственности, иначе они у вас отсохнут, и вы погибнете!