— I pitt di’, nim mir meinen Thron nit![86]
Сечени молча взирает на слабоумного властителя, который боится, как бы родственник не стащил его с трона. Из-под нахмуренных бровей следит он за Кошутом… Надо же было этой сцене разыграться именно перед Кошутом! Но видит он и собственное отражение в сверкающих зеркалах зала, где коронованный выродок изъясняется на таком венском наречии, какое услышишь разве что из уст тех простых смертных, кто обычно усаживает его не на трон, а на стульчак…
Так было сформировано первое ответственное министерство. Таким образом Королевский рескрипт от 17 марта, узаконенный подписью Фердинанда V, упраздняет прежнюю венгерскую сословную конституцию. Или, точнее говоря, сулит упразднение… Несколько дней назад в Вене чего только не сулили восставшему народу, войдя в раж от собственных посулов.
И все же, какие бы сцены ни предшествовали этому акту, он казался великим достижением, и Сечени в тот же день пишет своему секретарю:
«Друг мой, мы переживаем чудесные времена! Судьба нашей национальной отчизны висела на волоске. Первый акт прошел великолепно! Я полон самых радужных надежд. Воистину, полной мерой я наслаждаюсь тем, что произошло в Вене вчера и сегодня. Кажется, будто на нас или на них наконец-то снизошло прозрение! Я не смею усомниться в ярчайшем расцвете нашей нации. Неслыханной, великой роли Баттяни и Кошута я способен лишь радоваться, и, бог свидетель, ни капли зависти не таится в душе моей, я тешу себя сладостной уверенностию, что у политики моей нет иной побудительной силы, кроме как преданность делу.
Приму ли я какое-либо участие в правительстве, пока не знаю. Здоровье мое в плачевном состоянии, я едва держусь на ногах.
О Вене мне сейчас писать несподручно; однако могу поклясться: и моя скромная лепта есть в той заре, что воссияла над нами.
Какими бы ни угадывались второй и третий акт разыгрывающихся событий, необходимо выждать их. Что до меня, то я самым преданнейшим образом стану служить Баттяни и Кошуту.
Моя политика была верной, но медленной. Кошут поставил на карту все и, по крайней мере, до сих пор выиграл для отчизны столько, что мне с моей политикой, пожалуй, и за двадцать лет не удалось бы достичь этого. Если реакция не даст себя знать и если в нас чувство патриотизма одержит верх над завистью, а гражданские добродетели — над честолюбием, то верю: будет прок от венгров, и немалый!
Пожонь, ввечеру 17 марта 1848. Иштван Сечени».
В искренности этого письма не может быть и тени сомнения. Когда придет пора сомнений и теней, мы и обнаружим их в его письмах и в дневнике, который в эту пору откровеннее, чем когда бы то ни было. В следующем, датированном 21 марта письме вновь возникает тема, более всего интересующая нас, поклонников моста: «Что поделывает Кларк, и как там мост?» — справляется он у Ташнера.