Еще старику нравилось хорошее настроение летних постояльцев и то, что семья летом собирается у него.
Осенью, во время сбора винограда, местность была красива по-другому, а окружающий мир наполнен иными звуками. Повсюду бродили веселые, раскованные люди, шатаясь словно дети, которые учатся ходить. Они становились такими от молодого, непрозрачного вина; люди лукаво, со скидкой на опьянение, выкрикивали друг другу то, на что никогда бы не отважились при иных обстоятельствах. Старик же, смягчившись под действием вина, вполне терпимо к ним относился и настроен был мирно, тогда как весенним днем обычно терпеть не мог пьяных оргий, решительно им противился во время национальных праздников 15, 21 марта или 1 мая.
Веской, летом, осенью он лишь по праздникам давал послабление душе и телу, неустанно занятым возделыванием виноградника и сада. По сути лишь зимой он созерцал землю, на которой жил: в это время никто не ездит по скользкой дороге, экскурсанты не разглядывают «duo golfi», покрытые бело-зеленым льдом.
Зимние туманы размывали и одновременно резко увеличивали контуры домов, деревьев, стогов сена вдали. Иней украшал, как рождественскую ель, весь окружающий мир, даже усы и брови старика. Потом всходило зимнее солнце, и в его алмазных лучах вырисовывались скелеты ветвей и деревьев: равнодушно-горделивого орешника, по-домашнему добрых яблонь, сучковатых груш и чувственного миндаля.
В промежуток между рождеством и Новым годом, после первого разлива вина, или в один из дней, когда стоял туман — это мог быть и крещенский сочельник, — неизменно один раз в году старик спускался вниз, к молу; это бывало, когда он не ждал гостей, не собирался ничего покупать, когда у него не было никаких дел у замерзшего озера.
К полудню он добирался до цели. Солнечные лучи окрашивали в медово-желтый цвет прибрежный камыш, обрамляли золотом бледно-голубые, серебристые, искрящиеся гребешки льда. Было приятно сознавать, что он от имени стольких людей любуется этой красотой, где зреет, глубоко затаившись, чудесный, животворный дар, а близкое добро — вдали: снежная перина покрывает камышовую крышу коровника, утепляя его, а внутри стоит приятный дух от коров, глаза у них голубые, с поволокой. В коровьем вымени — молоко, и хорошо, что есть человек, который освобождает его от молока.
В эту пору, под Новый год или после него, уже не слышно было жуткого визга закалываемых свиней, который он старался пропускать мимо ушей. Он понимал, что это самообман, но если обращать внимание на визг, как тогда ходить на пирушки по случаю убоя свиньи, куда его приглашали отовсюду?.. И он шел с удовольствием в сторону вьющегося на рассвете дымка, откуда доносился запах жженой соломы…