Как видно, стоит Сечени очутиться за пределами Австрии, и Меттерних перестает давить на него своей свинцовой тяжестью. Рехберг, баварский главный квартирмейстер, следующим образом размышляет по окончании придворного обеда:
— Если Меттерних сумеет предотвратить войну между Россией и Турцией, тогда он — величайший государственный деятель за минувшие тысячелетия. Но способен ли Меттерних сдержать ход времени, или же события ему благоприятствуют? Ему сейчас выпала шестерка, или, пользуясь прусским выражением: «Er hat Schwein»[46]. Но разве удача тождественна разумности? А неудача однозначна ли глупости?»
Итак, Сечени греется в свете баварского двора и строит всевозможные дерзкие и крайне беспочвенные планы. А где же тем временем пребывает его «друг навеки», человек грубой наружности и тонкой души?
Вешелени сидит в гостиничном номере или гуляет по городу. Или берет уроки фехтования и занимается спортом. Вместе с Сечени они проводят лишь несколько часов, когда Кеслинг, придворный шталмейстер, по велению короля показывает им конюшню и лошадей. По части лошадей мнения обоих «друзей» совпадают.
«Во всем порядок, экономия, умелое ведение хозяйства, а лошади убогие».
Так проходит все их путешествие по Германии; лишь конные заводы они осматривают совместно, а в остальное время почти не видятся друг с другом. Та же самая картина и во Франции с той только разницей, что здесь они на пару посещают монастырь траппистов. Посещение этого необычного аскетического монашеского ордена, если монастырь попадается на пути, считается признаком хорошего тона, и господам, ведущим дневник, — а сейчас в порядке исключения даже Вешелени ведет путевые заметки — на добрых несколько страниц дает пищу для размышлений. А затем, при случае, где-нибудь в обществе это может послужить темой для разговора…
Протестант Вешелени с искренним желанием понять присматривается к жизни католических монахов. Многоликий Сечени ухитряется получить от приора письменное свидетельство, согласно которому он отныне «ассоциирован» с траппистами… А дневнику своему он признается:
«Кто бы мог подумать, что я не принадлежу ни к какому иному обществу, кроме как к ордену монахов Ла Траппа?»
Этот поступок не приносит ему вреда, но, конечно, и пользы тоже.
…В Лондоне никто не принимает его со столь подчеркнутой любезностью, как лорд и леди Холланд.
— Карбонарии повсюду находят и любят друг друга, — говорит леди. Затем ведет Сечени в небольшую гостиную и там из стоящей посреди комнаты витрины извлекает чеканную золотую табакерку.
— Это он оставил мне в наследство… — И она кладет табакерку на ладонь Сечени. В крышку табакерки оправлена крупная камея с изображением козы и олененка, щиплющих виноградную лозу.