— Ты дома был уже? — спросила я.
— Нет. И не пойду, — коротко ответил он, таким тоном, что стало ясно: лучше не расспрашивать. Правда, хоть пояснил: — Я серьезно разошелся во мнениях с мамой. Мне лучше не показываться ей на глаза, убьет, чего доброго…
— А… та? — осторожно поинтересовалась я.
Он развел руками:
— Ноль внимания, как ты выражаешься, фунт презрения. Только я за ней бегать не стал… нет, вру, пробовал помириться, не вышло. И я отстал. А она теперь собирается замуж за… гм… местного Льюиса.
— Не рано?
— Там так принято. Совершеннолетие в семнадцать наступает, так что…
«Вдруг папа был не так уж неправ», — подумала я, но промолчала. Может, так, а может, и нет. Я ничего не знала о той девушке и тем более о ее женихе, а строить предположения на пустом месте — хуже не придумаешь. Вдруг у них действительно любовь? А детская дружба — она сегодня есть, завтра нет…
— Слушай, — сказала я, — а давай я возьму тачку, прокатимся за город? Мне одной-то, без взрослых, еще нельзя ездить, но ты же можешь сделать так, чтоб никто не заметил?
— Могу, конечно. Давай. А то в вашем гараже… — он ухмыльнулся, — разговаривать сложно. Все время твой папаня кругами ходит. Я могу ему память стереть, но зачем лишний раз напрягаться?
— Они с мамой к бабушке уехали. Но могут нагрянуть в любой момент, — предвосхитила я вопрос, отчего не посидеть в гостиной.
— Понял. А чего они не на машине?
— Дороже, чем на поезде, — пояснила я. — Ну и… пара часов за рулем туда, пара обратно. А папе на работу завтра. Придержи ворота! А сумку вон туда кинь, потом разберу, там ничего скоропортящегося нет…
Катались мы до самого вечера. В смысле, как доехали до симпатичного места, так там и остановились, и даже не разговаривали особенно, во всяком случае, он. А меня слушал охотно, и сказал:
— Да, из тебя выйдет хороший учитель. Ты умеешь интересно рассказывать, а это важно. И характер спокойный. А то вспомни мисс Тоддс!
— Ой, да, — вздрогнула я.
Этой учительницы боялась вся школа, даже здоровенные старшеклассники. Маленькая, сухонькая, с острым личиком и неожиданно пышными темными волосами, она была страшна в гневе. Я иногда думала, что она тоже умеет колдовать, потому что никто не понимал, как это выходит: она не орет на всю школу, не швыряется линейками и мелом, но если начинает тебя отчитывать, то сердце уходит в пятки, руки холодеют, и вообще — хочется умереть на месте от ужаса. Ее, по-моему, только один человек не боялся. Тот, что сейчас сидел со мной рядом и о чем-то сосредоточенно размышлял.
— Знаешь, — сказал он наконец. — Я, вообще-то, пришел попрощаться. Думаю, я сюда уже не вернусь.