— Тебе пора. Рубашку я погладила.
— Я сам могу, — обычно отвечает он, и я вижу, что он с удовольствием накрыл бы голову подушкой и спал отсюда и до послезавтра, но не может. Это ему позволяется только летом, и то не всегда. — Спасибо, Санни. Я уже встал. Честно.
— Давай, а то опоздаешь. И мы опоздаем, — говорю я и торопливо целую его, — ну вставай, а то опять с Лин не пересечешься, нам уже скоро ехать!
Вот тут он подскакивает, как ужаленный, живо приводит себя в порядок, одевается и успевает урвать целых пять минут перед завтраком, десять во время, ну и еще парочку, пока мы с Лин обуваемся.
За столом Лин не столько ест, сколько трещит, но я ее не останавливаю. С голоду не умрет, с собой заверну, а поговорить с отцом-то хочется! Он появляется не каждый день и даже не каждую неделю, и никогда не знаешь, можно планировать что-нибудь на выходные или нет… Соседкам я говорю, что мой муж вечно в разъездах, работа такая, торговый представитель (наверно, им слышится «коммивояжер»).
— Санни, на всё хватает? — тихо спрашивает муж. — Ты говори сразу, не знаю, когда я снова смогу вырваться к вам.
— Пока да, — отвечаю я, и дочь притихает. — Надо будет новую спортивную форму купить, Лин растет, как сорняк… Но это ерунда, не бери в голову. Крышу ты починил, а прочее ерунда.
— Я тебе велосипед еще когда обещал, — говорит он Лин. — Поди посмотри в гараже.
Через минуту мы слышим восторженный вопль и переглядываемся с улыбкой.
— Балуешь, — говорю я, а он качает головой:
— Знала б ты, как я в детстве хотел велосипед. Да что там… Ты же помнишь.
Конечно, я помню…
* * *
Мы учились в одном классе. В нашем городке богатых не было, но даже на общем фоне мой будущий муж выделялся: я не помню случая, чтобы на нем оказалась одежда по размеру, да еще и чистая. И это удивляло: он жил по соседству, у него имелись родители, оба, и отец даже зарабатывал, хоть и любил выпить и распустить руки. А почему мать не следила за сыном, я не знаю. Мы тоже жили небогато, но мама никогда не отпустила бы меня в школу в драном платье и неумытой!
В классе мы сидели по соседству, и я помню, как отчаянно он скучал. Пока остальные складывали буквы в слоги, он читал что-то под партой. Мы учились считать в столбик — он быстро решал все примеры и снова читал, и наказывать его было бесполезно: стоя в углу, он продолжал думать о чем-то своем, а родители в школу не являлись. Знаю, отец вкладывал ему ума (если ухитрялся поймать), даже видела синяки. Но побоями этого мальчишку было не пронять, он сам мог накостылять!
Было дело…
— Четырехглазая! — орали мальчишки из параллельного класса. — Четырехглазая! Жируха!