Он проснулся и с затаенным дыханием прислушивался к прерывистым стонам матери. В первый момент он хотел бежать ей на помощь, но тут же замер, чувствуя, как стекает по шее горячий пот. Он понял какой-то недетской интуицией. Вечером к ним зашел Богуш Мартан, отцов двоюродный брат, работавший где-то в Брно, привез бутылку сливовицы, налил себе и матери и выпил за здоровье отца, который, как рассказала ему мать, с весны устроился каменщиком в Вене и должен был вернуться лишь в конце сентября.
Мартана он с той поры ненавидел всей душой и старался избегать его, когда бы он у них ни появился. К матери Ян какое-то время относился с настороженной сдержанностью, хотел бы презирать, но не мог, слишком ее любил. Лишь не хотел ей простить, что она недооценила чуткость восьмилетнего ребенка. Если бы она поднялась с Мартаном в каморку на чердаке, ее прегрешение осталось бы без свидетеля. «Свидетель, который никогда не заговорит», — подумал он. Свидетель, который тем временем сам стал мужчиной.
И тут же в памяти возникло чистое, бледное лицо Стаси, сияющие бесхитростные глаза, полные доброты и нежности. Эти глаза, они с ним повсюду… Тоска накатила с такой силой, что он невольно, бездумно оперся рукой о ближайшее дерево. Змеино-гладкая кора бука холодила ладонь.
— Что с тобой?
Чуткое ухо Штефана уловило остановку Яна.
— Ничего. — Ян откачнулся от дерева. — Просто я вскинул рюкзак поудобнее.
Юрда окинул его испытующим взглядом. «Неужели выдохся?» — встревожился он. По сравнению с расстояниями, к которым они привыкли, это была легкая прогулка. Но Ян уже топал как ни в чем не бывало. Штефан повел левой рукой, приглашая майора вновь двинуться в путь.
«Разве можно это сравнивать с Магуркой?» — в который раз за последние недели сказал себе Штефан. И всякий раз это заклинание помогало ему справиться с любой проблемой. Магурка — это была школа. Суровая, чудесная, полезная. Те два года останутся лучшими в его жизни, вряд ли ему удастся прожить что-нибудь более прекрасное. «Так ты хочешь ко мне в носильщики?» — снова звучит в его памяти грубый, охрипший голос Гайдошика, снова он чувствует на себе колючий взгляд маленьких, хитрых глазок, беззастенчиво и со знанием дела меривших его с головы до ног. Штефан ожидал, что Гайдошик вот-вот начнет ощупывать его мускулы, как это делают на базаре перекупщики коней. «С виду ты парень крепкий, ничего не скажешь, — произнес он наконец-то спасительные слова, и его крупные белые зубы сверкнули в широкой улыбке. — Но тебе придется вкалывать, заранее предупреждаю. Даром я никого не кормлю».