После ужина они выстелили ложбинку палаточным брезентом.
— Он будет без кляпа?
— Вот это уже было бы слишком, — Юрда достал свой охотничий нож и провел им под носом у майора. — Спать и не шуметь — ясно? Иначе капут.
— О да, капут. — Майор пожал плечами и уныло уставился во тьму. «За глупость приходится платить, — подумал он, — во всяком случае, я за нее расплачивался всю жизнь. А уж эта поездка была кардинальной глупостью, и, видимо, последней в моей жизни. Вряд ли у меня будет возможность совершать их и дальше». — Даю вам честное слово офицера, что не убегу, — сказал он вслух. — Вы можете развязать меня без всяких опасений; развяжите хотя бы руки.
— Ну нет, майорчик, тут уж ничего не поделаешь. Иногда честное слово бывает надежнее ремня, но в твоем случае я уж лучше положусь на ремень.
Майор Вайнер кивнул. «Ты прав, — думал он, — вообще-то у меня всегда было то, что принято называть чувством чести, и не помню, чтобы я когда-либо нарушил свое слово, но сейчас я, возможно, удрал бы, если бы представился случай. В конце концов, мои перспективы на будущее дают мне определенное моральное право на бегство. В таких случаях, как говорится, высока честь, да лучше бы слезть».
Все погрузились в свои мысли. Лес стоял тихий, как покинутый храм.
— Спишь? — подал голос Ян.
— Не спится. Закурить бы.
— Крепись, ты сегодняшнюю порцию уже выкурил, — насмешливо фыркнул Ян и, помолчав, спросил: — А мы прошли столько, сколько собирались?
— Думаю, да. Знаешь, я только сегодня понял, до чего день короткий.
— Мне он показался бесконечным.
— Нет, я вот думаю, дни стали страшно короткие, а что еще хуже — быстро темнеет. Придется выходить как можно раньше. Если проснешься раньше моего, разбуди меня. У меня такое чувство, будто мы готовимся подняться на трудную стену.
— Как это?
— Не знаю, у меня странное беспокойство, какая-то непонятная тревога.
Ян подумал, хороший это или плохой знак, но не стал говорить об этом. Он спросил:
— А перед какой стеной ты чувствовал что-нибудь подобное? Можешь вспомнить?
Штефан негромко засмеялся:
— Сколько их было, этих стен и этих беспокойств! Но если уж с чем-нибудь сравнивать, я бы назвал Галерею Черного пика.
— Галерея Черного пика?
— Да. Понимаешь, Ян, эта стена меня дразнила с той поры, как я понял, что кой-чему научился в альпинизме. Я глядел на нее как на неприступную женщину, которая дает тебе понять, что она слишком хороша для таких, как ты. А тебя это унижает, мучит, но в то же время заставляет доказывать ей, что она ошибается, что именно ты — тот, кого не следует отвергать.