Таким образом, чистое воображение есть основная способность человеческой души, лежащая в основе всякого познания априори. Посредством ее мы соединяем содержание наглядных представлений с необходимым единством чистого самосознания. Обе эти области, чувственность и рассудок, необходимо соединяются вместе трансцендентальным действием воображения; ибо в противном случае существовали бы одни только явления, но не могло бы возникнуть в нас мысли о предмете опытного познания, a следовательно, не было бы и опыта. Фактический опыт, состоящий из наблюдения, союза представлений (воспроизведения), наконец, признания явлений, предполагает при этих последних, высших действиях (эмпирических сторонах опыта) понятия, которые улавливают формальное единство опыта, а с ним и предметное значение (истину) опытного познания. Такие основания, которыми мы руководимся в рассудочном признании содержания и которые определяют форму опыта вообще, называются категориями. На них основывается формальное единство в синтезе воображения, а через единство и вся опытная деятельность последней способности (в признании, воспроизведении представлений, союзе их, наблюдений) до самых первых зачатков ее; только посредством упомянутых элементов познания вообще сами явления могут быть сознаваемы, т. е. принадлежать нам.
Следовательно, мы сами привносим порядок и правильность в явления, совокупность которых мы называем природой; ничего этого не существовало бы, если бы мы сами или природа нашей души не влагали бы в нее порядка и правильности. Притом единство природы имеет характер необходимости, т. е. оно есть априори достоверное единство целого. Каким же образом мы были бы в состоянии априори образовать синтетическое единство, если бы в первоначальных источниках познания не было субъективных оснований его и если бы эти субъективные условия не имели объективного значения: как мы знаем, они суть основания, от которых зависит возможность познания вообще предмета в опыте.
Выше мы давали разные названия рассудку: мы называли его самодеятельностью познания (в противоположность страдательной восприимчивости чувственности), способностью мышления, способностью понятий или суждений; все эти названия, если рассмотреть их внимательно, сводятся к одному. Мы можем характеризовать рассудок как способность правил. Такой признак имеет все выгоды и точней обозначает сущность рассудка. Чувственность дает нам формы, рассудок – правила. Вся деятельность последнего состоит в рассмотрении явлений, дабы найти в них какое-нибудь общее правило. Объективные же правила (необходимо предполагаемые познанием предмета) называются законами. Поэтому законы, которые нам известны из опыта, суть частные виды высших законов, из которых самые высшие (подчиняющие себе все другие) исходят от рассудка априори; они не заимствуются из опыта, напротив, они-то и сообщают характер правильности явлениям и таким образом делают возможным опыт. Значит, недостаточно сказать, что рассудок есть способность, отвлекающая общие правила посредством сравнивания явлений; напротив, он есть законодатель природы, т. е. без него не могло бы существовать ее как синтетического единства содержания явлений по общим правилам; ибо явление происходят не вне нас, но в нашей чувственности. Предмет познания в нашем опыте со всем своим содержанием возможен только при единстве самосознания. Значит, единство самосознания есть трансцендентальное основание, на котором зиждется необходимый порядок всех явлений в опыте. Оно же дает правила, обнимающие содержание представлений (т. е. служащие к определению их). Способность создавать такие правила и есть рассудок, Таким образом, все явления как предметы возможного опыта заключаются в рассудке и по форме своей зависят от него точно так же, как они в качестве простых наглядных представлений заключаются в чувственности и в этом отношении зависят от нее по своей форме.