— Он действительно влюблен в нее?
— Как ишак! Хотя и женат.
— Это можно прекрасно использовать! Надо тайно обвенчать старикашку на красотке по всем правилам шариата. Пусть у него будет вторая, нелегальная жена. Это еще сильнее свяжет его с нами, он весь будет в нашей власти.
— У тебя золотая голова! — Жума восхищенно хлопнул Усмана по плечу и нажал кнопку звонка. — Сапи!
— Я здесь! — Сапи тотчас появился на пороге.
— Сапи! Ты, конечно, устал, но что делать! На вороном скакуне, который отдыхает уже второй день, тебе придется лететь в Гатин-Кале. Скажи Ханбекову, что я уже вернулся из Калмыкии, но очень занят, не могу его принять. Пусть он пойдет к Хаджимахме, у которого сейчас живет в Гатин-Кале наша дорогая Куржани, и возьмет у нее мое письмо. А письмо это ты сейчас получишь и передашь его Куржани, прежде чем идти к Ханбекову. Ясно?
— Ясно. Все будет сделано, — отчеканил Сапи.
Товсултан Казуев сидел на скамье в тени старого орехового дерева и смотрел, как жена развешивает во дворе выстиранное белье. Сегодня у него первый день отпуска. Как хорошо было бы поехать куда-нибудь с Кесират отдохнуть! Она выглядит такой уставшей. Все эти неприятности и столкновения с Ханбековым, происки Жумы и его секты она принимает слишком близко к сердцу. Но, увы, поехать вместе нельзя: у жены сейчас очень много работы в школе, и ее, конечно, не отпустят. «Это белое платье с синими горошками еще недавно так плотно облегало ее стройную фигуру, — печально думал он, — а теперь оно висит на ней, как на вешалке…»
— Кеси! — негромко позвал муж. — Иди посиди со мной, отдохни.
С пустым тазом в руках жена подошла и села рядом.
— Ты, должно быть, проголодался? Сейчас будем ужинать.
Товсултан хотел сказать жене много ласковых слов, спросить, нельзя ли все-таки ей тоже взять отпуск, как вдруг раздался резкий, квакающий голос:
— Добрый вечер, друзья!
Это был Бирка. Ему давным-давно надлежало быть в Сочи, но он очень беспокоился по поводу своих недавних прегрешений перед Жумой и перед сектой, боялся кары и потому еще до отъезда решил обтяпать одно дельце, которое смягчило бы его вину, а может быть, даровало бы даже полное прощение.
— Мир тебе! — ответил Товсултан, подавая нежданному гостю руку.
Кесират тоже поздоровалась и ушла в дом накрывать на стол к ужину. Бирка занял освободившееся на скамье место.
— Знаешь, Товсултан, — бодро начал он, прикрыв глаза куриными перепонками век, — я горжусь, что живу в одном ауле с таким человеком, как ты!
— И я горжусь, что живу в одной республике с таким человеком, как ты, — усмехнулся Казуев.