— Я — сын Бабичева.
Парню не больше двадцати, от силы — двадцать один.
— Как — сын?..
— Сын. — Он пожимает плечами, будто виноват, что на самом деле сын Бабичева.
Чувствую, как отливает кровь от лица.
— А-а… где… — Не решаюсь выговорить короткое «он».
— Дома.
— Здесь?.. Здесь?!
…Мы бежим к троллейбусу. На остановке очередь. Удается перехватить свободное такси. Дорогой ничего не спрашиваю: не могу говорить.
У подъезда опережаю, стремглав проскакиваю лестничный марш.
— Сюда! — возвращают меня, распахивают дверь. Не могу сдвинуться с места, сердце зашлось, поднялось к самому горлу.
— Ты, Володенька?
— Да, мама.
Наконец удается оторвать от пола чугунные ноги.
Женщина с седыми висками неуверенно-вежливо наклоняет голову.
— Раздевайтесь, пожалуйста. — Голос спокойный и такой же мелодичный, как двадцать три года назад.
Только и могу поблагодарить кивком.
— Проходите, пожалуйста.
«Не узнала. Не узнала!»
— Кто? — доносится из-за портьеры незнакомый мужской голос. Знакомый! Голос Бабичева!
Медленно иду к портьере, срываюсь, влетаю в другую комнату и останавливаюсь как вкопанный.
Он сидит в кресле с необычно высокой спинкой, на коленях развернутая газета.
Несколько мгновений молча разглядываем друг друга. Лицо бледное, нездоровое, от матового румянца во всю щеку и следа нет, волосы черно-смолистые, но сильно поредели. А глаза прежние, цепкие, живые.
Бросаюсь в объятия. Мы оба плачем, беззвучно, только плечи содрогаются. Но вот доходит до сознания, что Бабичеву тяжело. Опускаюсь на колени, и нас разделяет велосипедное колесо инвалидного кресла.
Володя поднимает меня с пола.
— Ильин, Костя, — обессилевшим голосом шепчет Мария и припадает к груди. Я целую седые волосы.
— Мария, Мария…
Первым приходит в себя Бабичев.
— Володя! — Он что-то шепчет ему и весело кричит: — Покорми лейтенанта!
Сын убегает, а я опять наклоняюсь к Бабичеву, наши руки сцепились, мы жмем их изо всех сил.
…Уже выпита бутылка «Московской», но я еще ничего не знаю, кроме того, что они вместе и Володя их сын. Бабичев выпытывает все подробности моей жизни. Как ни пытаюсь переключить разговор, ничего не выходит.
— Ладно, ладно. Знаю вас, корреспондентов, уцепитесь, всего наизнанку вывернете.
— Пока что ты, Иван Маркович, меня выворачиваешь! — Как-то само собой получилось, что я называю его на «ты». Бабичев удовлетворенно смеется.
— За твои успехи, Костя! Рад, что все хорошо у тебя.
— Мария, ну хоть вы пожалейте, рассказывайте!
Она глубоко вздыхает:
— Мало веселого. Сами видите…
— Но что тогда, в Сталинграде? Как вы нашлись?
— Очень просто… Побежала в тот дом. Не знаю уж, как добралась… Стала разбирать кирпичи. Потом какие-то солдаты помогали. Саркисяна и телефониста…