— Белякова, — подсказывает Бабичев. Он прижал голову к высокой спинке кресла, сидит, как изваяние.
— Да, Белякова… Только Ваня еще дышал. Санитары унесли его к Волге, а я вернулась домой…
Губы Марии дрогнули, прижала к глазам платок.
— Не надо, мать, не надо, — нежно приговаривает Бабичев, поглаживая плечо. Она пересилила слезы.
— Вернулась, а там — воронка… Дальше ничего не помню, и что делала, и кто к переправе отвел… На берегу раненых полным-полно. Пришла санитарная машина, увезла одну партию. Немцы разбили настил. Пока ремонтировали, стали раненых на руках переносить… Кто-то в полушубке, врач наверное, распоряжался. Шоковых велел не трогать. Рядом со мной солдаты взялись за носилки, но врач приказал оставить: «Безнадежный». Перевела глаза на безнадежного и… Потом переправу отремонтировали.
— Восстановили.
Мария повторяет эхом:
— Восстановили. В первую же машину Ваню забрали. И я с ним поехала. Оказалось, что и сама ранена… — Приложила правую руку к плечу. — Потом уже в Ленинске отошла немного. Он меня спас. Всем он теперь для меня был, вся жизнь в нем. Назвалась женой… Рана зажила, устроилась санитаркой. Так и ездила с ним из одного госпиталя в другой.
— Без Марии не выкарабкался бы. Так, кажется, Жмак говорил? Где он, не знаешь? А Луков, батя?
О Жмаке не слыхал, Луков в отставке. О Кощихине еще не говорено ни слова. Я предупредил Володю, чтобы и он пока молчал. Зачем — сам еще не знаю.
— А я тебя не считал в живых… — признаюсь.
— Давай еще по одной? Налей, Володя. Нам только.
Володя почти и не пил, так, для компании.
— Тебе бы тоже не следовало, Ваня, — мягко советует Мария.
— Ладно, не буду, а ты выпей, Костя, выпей. За Сталинград, за ребят…
— Что у тебя все-таки?
— Все, — отвечает за мужа Мария. — Если бы не позвоночник… Ведь…
— Ведь, ведь, в лесу ведмедь, — перебивает Бабичев. — Будем! Ладно, — говорит потом, — живем, в целом, нормально. Мои работают, пенсия на меня. Володя в вечернем институте… Давай лучше споем, а? Где инструмент?
Володя приносит старенькую гитару.
— Спой, Мария.
— «Не за дальними морями»? — улыбается сквозь слезы.
Бабичев кивает, трясет головой, рывком отбрасывает назад поредевшие черные космы, тихо перебирает струны.
— «Не за дальними морями, не за синими горами…»
— «В нашем тихом переулке, — подхватываем втроем, Володя тоже подпевает, — моя девушка живет!»
К горлу подкатывает комок. Вскакиваю из-за стола, еще не зная, что буду делать.
— Стойте! — кричу. — Стойте!
— Ты чего, Костя?
Бросаюсь к вешалке, срываю пальто; шарф мягко падает к ногам, напяливаю шапку.