— Махнем?
Разлука открывает глаза и едва заметно покачивает головой.
— Эти не могу… Разбились.
— Ничего, починим! — заверяю я и, растянув браслет, надеваю часы на левое запястье Разлуки.
Он пытается достать из кармана шинели свой знаменитый фордовский будильник.
Помогаю ему.
В руке дребезжащий тряпочный сверток.
— Завод недельный, — напоминает Разлука и устало прикрывает глаза.
Приходит машина. Разлуку уносят от нас.
От меня.
Пробиться в райвоенкомат оказалось непросто. Часовой, приписник в расплющенной пилотке, похожей на старую тюбетейку, замахал рукой: отойди, дескать.
— Мне к комиссару, — как мог солидно объяснил Виктор.
Часовой повел подбородком в одну, потом в другую сторону. Военкоматский просторный двор с палисадником был забит мобилизованными.
Многие явились по повестке с семьями. Люди сидели, лежали, курили, ели, читали газеты с первыми сводками Информбюро, переговаривались. Молодежь, сгрудившись вокруг баяниста, подпевала вполголоса всему, что он играл.
Виктор развернул плечи, чтобы часовой лучше разглядел полный набор оборонных значков. В это время приоткрылась дверь и кто-то произнес: «Федоровглебпетрович».
Часовой встрепенулся, оторвал от крылечка приклад винтовки и выкрикнул на весь двор:
— Федоров! Глеб! Петрович!
Из-за куста жасмина раздалось «я!». Парень в пиджаке внакидку прыжком вскочил на крылечко и исчез за дверью. Виктор хотел проскользнуть следом, но часовой наклонил набок винтовку и, как вначале, замахал рукой.
— Что вы меня, словно курицу, гоните! — обиделся Виктор.
— Вызовут — иди, а так не велено.
Часовой посмотрел добрым, жалостливым взглядом, вздохнул.
— И не курица ты вовсе, а цыпленок еще.
— Я доброволец, а не цыпленок, — с достоинством ответил Виктор, смерив взглядом часового от туго навернутых обмоток до раздавленной пилотки.
— И тем более раз доброволец — терпение иметь должен.
Дверь опять приоткрылась, назвали новую фамилию. Часовой, отвлекшись разговором, не расслышал. Досадливо охнув, он пошел переспрашивать.
Виктор рванулся в коридор и вошел в первую попавшуюся комнату.
Лейтенант, замученный почти непрерывной трехсуточной работой, оказался таким же несговорчивым, как часовой. К счастью для Виктора, на шум заглянул сам военком.
— Здравствуйте, Петр Иванович, — учтиво поздоровался Виктор. Они были знакомы: приглашал военкома на вечер встречи с участниками гражданской войны.
— А-а, комсомольский бог двадцать второй школы Ширшов!
Виктор победоносно покосился на лейтенанта.
— Петр Иванович, хочу добровольцем на фронт, а он…
Но военком не стал слушать.