— Бегом!
Разведчик исчез.
Немцы, чувствуя безнаказанность, продвинулись метров на двадцать, затем еще на десять. Их гаубичные батареи бьют из-за леса через нас, отсекают второй эшелон.
«Проберется ли Ларин?»
«Фердинанды», взревев моторами, осторожно поползли вперед, выставив длинные стволы с лапчатыми набалдашниками дульных тормозов.
— Сейчас начнут, — замечает ротный. — Метко бьют, негодяи. У них, говорят, оригинальные прицельные приспособления. Не слышали?
— Стабилизированные, — отвечаю я невнятно: рот забит пахучим воском и медом.
Раненный в голову, мучительно заикаясь, тянет:
— Сестрица, унеси меня отселя.
— Раненых эвакуировать! — распоряжается ротный. Его измятое бессонницей и окопной жизнью лицо с черной в блестках щетиной на миг становится печальным и серьезным, но тут же глаза с красноватыми веками загораются любопытством. — Как это — стабилизированные?
— Связь пришла! — кричит кто-то.
Появляется рослый пехотинец с зеленым ящиком рации за спиной.
— Разворачивайся! — коротко приказывает ротный.
— Лучше спуститься ему в подвал, — советую я, наблюдая за «фердинандами».
Они остановились, выжидая перед последним броском.
Ротный соглашается. Прошу его временно подчинить мне радиостанцию. Шкель передает радисту свою табличку с позывными.
— Так что значит — стабилизированные? — допытывается ротный и подает мне второй кусок меда.
— Стабилизированные — это…
Со свистящим шипением, прерывчатым, булькающим, высоко над нами летят снаряды. «Наши!» Выглядываю в окно. «Фердинанды» возобновили движение. Отчетливо звякают гусеничные траки.
На лесной опушке взлетают кустистые разрывы. Ларин пробрался, но поздно: коррективы передать некому.
— Товарищ старший лейтенант, «Зея» отвечает! — докладывает в дверях Шкель.
— Прицел меньше четыре! — кричу я в ответ.
— В подвал надо, товарищ старший лейтенант, — виновато дергает маленькими усиками Шкель. — Это пехотинец настроился.
Пробежав две комнаты, выскакиваю из дома, нахожу глазами черную дыру в подземелье. Наклоняюсь над ней.
— Передавайте: прицел меньше…
Грохот и лязг заглушают команды.
— Отставить! Огонь на меня! Огонь на меня!
За спиной гремят самоходные пушки, и тотчас черное и красное ослепляет, упругая волна толкает в бездонное ничто…
Да, теперь я все вспомнил. Глаза постепенно освоились с мраком. За толстым бетонным столбом виднеются освещенные каменные ступени, в самом низу застыли трое гитлеровцев. На светлом прямоугольном пятне валяются немецкие автоматы.
Незнакомый простуженный голос продолжает вызывать «Зею».
Я не вижу лица радиста, видна только шапка на голове в пульсирующем ореоле сигнальной неоновой лампочки. И матовые блики на кожухе автомата, что лежит у него под рукой.