— Пойми ты, Петр Иванович, без надобности это! — горячо убеждал Филя. — Ну, пальнешь разок-другой из своей пушки. Эка помощь! А станем отходить, только мешать будешь. Извини, но это ведь так?
— Не могу я за вашими спинами сидеть. Понимаешь, не могу! — говорил Кузяев.
Спор, как всегда в подобных случаях, решил Смирнов.
— А связь? — произнес он слова Кожара.
Против известной магической фразы Ильи Павловича Кожара не было у Кузяева никаких доводов. Не волен он был зря рисковать собственной головой, не имел права ставить под угрозу товарищей и связь с Большой землей.
Перед уходом Смирнов, обняв, сказал Кузяеву:
— Пойми, комиссар, ты свою долю уже внес в сегодняшнее дело. И немалую. Кто первый смекнул, как и что? Ты. Кто людей подготовил, рассказал все, дух поднял? Опять же ты.
Кузяев неловко высвободился из объятий.
Он знал, что уступает не в последний раз, и оттого злился и на самого себя, и на Филю со Смирновым, и на Кожара за его: «А связь?»
Этой же фразой, как щитом, Кузяев надежно защищался и от самого Кожара. Когда командир затевал разговор об отправке Кузяева за линию фронта: «Не могу я на твои мучения смотреть! Разве это протез? Щепки одни!» — Кузяев, кротко улыбаясь, выговаривал два слова: «А связь?»
И Кожар беспомощно разводил руками.
Судя по всем признакам, гитлеровцы напали на след дерзкого партизанского отряда. Операция по уничтожению большого обоза несомненно должна была ускорить карательную экспедицию. Оставаться на прежнем месте опасно. Решили перебазироваться в новый район.
Когда стихли шорохи и ночной лес поглотил почти весь отряд, возглавляемый Смирновым, Кузяев со штабом и тылами тоже выступил в путь.
К рассвету малочисленная группа Кузяева вышла в намеченный район и расположилась на отдых неподалеку от сожженного дотла белорусского селения.
Расседланные и стреноженные кони хрустели блеклыми остатками травы. Дальше, в глубине леса, начинались болота. Они не были обозначены на карте как непроходимые, но на лошадях пробраться через эти болота без проводника нечего было и думать. Место сбора выбрали не лучшим образом, но изменять что-либо было поздно, оставалось ждать подхода группы Смирнова.
Едва сняли с рогулек котлы с кашей и кипятком, погасили костры и прикрыли их свежим дерном, чтоб не дымили, как со стороны сожженной деревни раздались выстрелы.
Кузяев, наскоро пристегнув протез, заторопился к дозорным.
Впереди, как черный остров, обтекаемый серыми реками дорог, мертвенно лежал обожженный лесок. В длину и ширину он занимал метров сто — двести.
Неожиданно показался деревенский мальчуган. Он бежал прямо на дозорных. Увидев людей, мальчуган оторопел, но сразу разглядел красные ленты на фуражках и, жадно глотая воздух, испуганно заговорил: