Отпустили рядового Хлебникова до 22.00. Билет он достал на 20.30. Не досмотреть до конца, но самое важное увидит — прощание Карлы со Штраусом. Будто опять с Тоней свидится и заново разлучится…
То ли одну копию в двух кинотеатрах крутили, то ли что другое, но сеанс начали с опозданием. На больших подсвеченных часах в зале уже 20.41, а свет и не гасят. Извелся Хлебников, пока люстру потушили.
Собрал Штраус оркестр, вальсы играют, то-се, а Хлебников каждоминутно на стрелки взглядывает. Скачут, торопятся…
И вот уже Карла со Штраусом едут в карете по ночной Вене, а на часах в ижевском кинотеатре — 21.46. До конца увольнения четырнадцать минут. Мать-честнушки!
Хлебников ринулся к выходу, и вслед ему неслись щемящие, трогательные слова:
О прошлом тоскуя,
Я вспоминаю о нашей весне…
Не чужая красавица, родная Тоня пела Хлебникову, а он, ему и оглянуться уже некогда. В казарму примчался едва дыша.
«Ты чего так рано?» — удивился дежурный по роте. На старинных часах с маятником было без четверти десять…
До сих пор не мог Хлебников вспоминать без горькой обиды кино в Ижевске. Вообще, не везло ему с того самого памятного и счастливого в жизни дня, воскресенья 22 июня. Повоевать и то по-настоящему не удавалось. Будто пули и мины только его и ждали!
В этот третий приход на фронт судьба наконец-то смилостивилась над ним: второй месяц на передовой и — ни царапины. Вчерашняя контузия — пустяк, с ней даже в госпиталь не увозят. А сержанта…
Впустую грозил ему усы повыдергать старший лейтенант!..
Хлебников разодрал заиндевевшие ресницы и посмотрел вниз, на разведчиков. Чужому глазу не найти их, в двух шагах не заметить. Вдруг сердце Хлебникова смерзлось от испуга. По логу шли немцы. Судачат о чем-то, похохатывают. Двое, с артельными термосами. И прямиком на разведчиков идут, на старшего лейтенанта и радиста!
Ночью не разглядеть было, теперь ясно видно: залегли они перед колодцем. Низенький сруб с дощатой, толстой от снега крышкой.
Хоть бы на лямках, по одному термосы несли, так нет — обе посудины на общую жердь подвешены, немцы по обеим сторонам, поперек несут. Не захотят, наступят. Мать-честнушки!
Пока Хлебников, новичок в разведке, ахал да охал, Корольков срезал фашистов точной очередью и, мгновенно вскочив на ноги, побежал. Не назад — вперед, туда, откуда немцы, мертвые уже теперь, появились.
Королькову, наверное, удался бы смертельный маневр и основная группа сумела бы оттянуться от проклятого колодца. Тем более что опять снег посыпал.
С холма, на котором лежал в своей берлоге Хлебников, неслись наперерез Королькову трое. Четверо, семеро… Разведчик с ходу уложил еще двоих и занял последнюю оборону.