— А он и правда — фанталист, в рубашке родился.
— В ка… пусте, — возразил Леонтьев и зашелся в кашле.
— Кончать тебе надо с курением, — назидательно посоветовал Егоров.
Опять началось. Немецкие батареи ударили прямой наводкой. На темном фоне леса вздувались одновременно с огневыми вспышками округлые облачка.
Пока грохотал и свирепствовал артиллерийский налет, в нейтральной не просматриваемой лощине скапливалась для решающего броска серая масса в тевтонских касках. Надо было упредить, рассеять, отогнать, но минометов осталось всего три, а боезапаса к ним — на пять минут беглого огня. Пушку берегли для танков.
А солнце и не думало укладываться, висело угрожающе высоко, нещадно палило землю. Низко струилось бесцветное марево, обращая кусты, и чахлые травы, и медные стволы деревьев в зыбкий мираж. Плывущий, неустойчивый пейзаж, духота угнетали, обессиливали.
Плотность обстрела резко упала.
— Сейчас поднимутся, — пробормотал лейтенант и крикнул минометчикам: — По лощине! Накройте гадов!
Минометы заухали. В ответ посыпались снаряды. Все опять заволокло пылью и дымом.
— Лейтенанта, лейтенанта убило! — пронеслось как вопль.
Командира роты тяжело ранило. Небритый санитар пеленал его бинтами.
— Что, как он? — спросил упавшим голосом Алхимов.
— В медсанбат срочно надо, — с тоской ответил санитар.
Спекшиеся губы лейтенанта разлепились. Помутневшие глаза остановились на Алхимове.
— Командуй… Держаться…
Лейтенанта, уже беспамятного, отнесли к остальным раненым, что лежали за рощей, у капустного поля, когда оранжевое солнце подернулось дымкой.
Зарево все шире расплывалось по белесому, выгоревшему небу. Еще полчаса, час от силы, и можно будет переправлять раненых, самим с чистой совестью покинуть развороченный, истерзанный, политый кровью и потом рубеж. Егоров по-хозяйски прикидывал, что уносить из казенного имущества, когда послышался возрастающий, непонятный, но уже пугающий рокот.
То, чего с самого начала больше всего ждал и чего опасался лейтенант, надвигалось с ужасающей неотвратимостью.
Алхимов смотрел в бинокль. Левый объектив разбило, пришлось зажмурить один глаз.
Подминая кусты и молодую поросль, выдвигались, казалось, в нескольких шагах от окопов, темно-серые громады танков, выхлопывая из кормы сизые клубы дыма. На лобовой части корпуса, под короткой тупорылой пушкой, отчетливо виднелась голова ягуара. Черная, с красной оскаленной пастью. И вдруг, будто нарисованный хищник ожил, над плоской башней поднялась черная фигура, отсигналила красным языком флажка и опять исчезла за броней.