— Сам… слышал?
— Лично! Капитуляция! Немцы подписали!
— Победа, — прошептал белыми губами Большаков. На глаза его навернулись слезы и зашлось сердце. — Победа…
Он обнялся с Токмачом и трижды поцеловался, хотя никогда особенно не любил его и вообще не слыл сентиментальным. И сам Токмач был в эту минуту каким-то совсем другим, нежели всегда. Вернее, не другим, а просто самим собою: простым, непосредственным, каким и был на самом деле, только Большаков еще не видел его таким.
— Что делать будем? — растерянно спросил Большаков, ничего не соображая от волнения и счастливых слез.
— Поднять людей на митинг! — не задумываясь предложил Токмач.
— Давай!.. Впрочем, погоди. Пускай поспят еще минут… — взглянул мельком на часы. — Минут девяносто. Весь день, вся жизнь теперь впереди. Подбрось меня к ночлегу.
— Есть! — по-военному отрапортовал Токмач, хотя не служил даже на действительной. Сын, юнец из юнцов, сбежал из дому, окончил офицерскую школу и уехал на фронт. Вначале Токмач, естественно, переживал, злился, потом успокоился, а сейчас и гордился боевым наследником. Токмач и сам просился на войну, но в обкоме сказали: «Ушлый какой! Сбежать, как сын твой, захотел? Не выйдет! До конца тянуть тебе райкомовскую лямку! Тяжело? Выдержишь!» И Токмач сказал, как сейчас Большакову: «Есть!»
— Постараемся подработать план мероприятий, — озабоченно добавил.
— Каких мероприятий?
— По поводу Победы.
— А-а, по поводу… Ну, давай.
Большаков подавил вздох и, грузно переставляя ноги, вошел в избу.
Котин спал, укрывшись с головой тонким застиранным одеялом и старенькой шинелью поверх. Фининспектора не было: ночью сбежал, или Токмач его спугнул.
Большаков равнодушно взглянул на застывшую глазунью, задул лампу и, опустившись на кровать, стянул сапоги. Он уже откинул одеяло, но поднялся, подошел к Котину и потянул за шинель. Котин мгновенно пробудился и сел. Спросонья не мог сразу сообразить, что к чему, но на всякий случай сунул ноги в большие, не по размеру, ботинки.
— Спишь, брат-солдат! А война идет, а? — с непонятным ликованием сказал Большаков. — Спишь, а война-то кончилась. Кончилась! — победно выкрикнул и потряс за худые плечи сонного Котина. — Кончилась! — еще раз выкрикнул, и будто в нем самом кончилось, оборвалось что-то. Обмякший, шаркая ногами, сутулясь, добрался до своей постели и рухнул.
— Что с вами? — бросился к нему Котин, гремя незашнурованными ботинками.
— Воды…
Графин бился о край стакана, и вода плескалась на пол.
— Но-но, — с укоризной прошептал Большаков, и Котин переборол дрожь.
— Что с вами? Врача?