На этот раз он снился себе верхом на лошади. Юный франт в костюме с иголочки. В молодости он страстно любил лошадей. Лошадей и женщин. И теперь он видит себя тогдашним, гарцующим на караковом жеребце между известковых ям на пустыре перед домом Прикупицы с Девичьего поля. Двадцать пухленьких девушек в расшитых красными узорами кофточках, с базиликом за ухом стоят на галерейке, подталкивают друг друга локтем, улыбаются и машут ему, словно старому знакомому. Даже Прикупица вышла посмотреть на него.
— Янку, Янку, месяц ты ясный! И красив ты, и удал, а все равно не глядит на тебя Бэлэшика!
Это он и сам знает, потому и коня загнал в пену! Разве не видел он с холма, как Матей Зарафул, позвякивая туго набитым кошельком, входил к Бэлэшике? Все он видел, даже как тот петлял, чтобы не попасться людям на глаза, видел и Прикупицу, как вскочила она ему навстречу и, тряся своим толстым задом, низко кланялась и льстиво приговаривала, провожая Зарафула в комнату девушки. Заметил он и белую ручку Бэлэшики, когда та приподняла красную занавеску, и даже будто ее саму увидел — как окинула она черными, как потухшая головня, глазами холм и улицу, и безумного всадника, что скакал мимо дома Прикупицы. Тут-то Янку и принялся выделывать разные штуки. Конечно, он мог бы спешиться, привязать коня у ворот и отправиться к любой из девушек. Ни одна, без всякой платы, не отказалась бы побыть с ним — ведь второго такого парня, как стряпчий Янку, не было во всем околотке. А его при одной мысли об этом прямо с души воротило! Провались они все в тартарары! Плевать он на них хотел, ведь он настоящий мужчина, а не бык. Так думал в эту минуту Янку Урматеку.
Но и на месте Матея Зарафула он тоже не хотел оказаться! Он что, Бэлэшики не знает? Чуть что — в слезы, и что с ней тогда делать! Но он своего добьется! Сумасшедшая радость вспыхнула в нем вдруг. Он носился кругами по пустырю на своем караковом жеребце, перескакивал через ямы, но не отъезжал далеко, чтобы видеть все время окошко, завешенное шторой. Неожиданно окно распахнулось, и штора отодвинулась в сторону. А в доме Бэлэшика смеялась и разглаживала ладонью покрывало на постели; собравшись уходить, раскуривал трубку Матей Зарафул.
Янку показалось, что его ударили по голове дубинкой! Он и сам не знал почему, но пока была задернута занавеска, ему казалось, что все в порядке, но чтобы произошло такое, да вдобавок у него под самым носом, он и представить себе не мог! Ум у него помутился! Он вонзил шпоры коню в брюхо и изо всех сил ударил каракового по голове. Конь от неожиданности заржал, встал на дыбы и так подал задом, что покачнувшийся в седле Янку свалился на землю, ударившись головой о камень. Что с ним было потом, он не помнил, потому что словно в пустоту провалился. Очнулся он в постели у Бэлэшики. Висок ломило и жгло. Рядом стояла Бэлэшика, юная, прекрасная, свежая, словно никогда не касались ее мужские руки. Терпко и душно пахло базиликом и розовым маслом…