Девчата молчали. Но они улыбались — ободряюще, доброжелательно.
— Ну вот, вишь, как хорошо! — радовалась Тоня.
— Только к начальнику сбегай, — посоветовала тетя Варя. — А если что — прямо в партейную ячейку.
— Да, шпарь в ячейку, и никаких! — подхватила Тоня. — Обскажи, что и как. Девчата, мол, согласны мою сменную норму на бригаду разложить и выполнить. Поняла?
— Поняла. — Елена тоже улыбалась — смущенно и чуточку виновато: ну за что, за что ей такое счастье?
— Ой, я помчалась. Стирка у меня. Щелок уж навела. — Тоня поцеловала Елену в подбородок и побежала к выходу, махая варежкой и выкрикивая что-то, чего за шумом цеха не было слышно. И только когда она скрылась, Елена догадалась: просит передать Ивану привет. Она совсем забыла, что Тоня знает его.
Сунув телеграмму в карман телогрейки, Елена продолжала работать. Руки привычно и спокойно делали свое дело, а голова была занята мыслями об Иване, о фронте, о войне. Война свела Елену с Иваном, и война же — больно, наперехлест — ударила по сердцу, отобрав его. Но как это ни было горько, Елена радовалась — и тому, что встретила она Ивана, и тому, что судьба ее теперь — общая со всеми. А то была она как отрезанный ломоть. И еще хорошо, что Тоня рассказала девчатам про Ивана. «Мне и не пришлось ничего объяснять, — думала она. — Интересно, а про письмо Тоня тоже рассказала?» Эта мысль заставила Елену покраснеть. «Нет, наверное, не успела еще, — успокоила она себя. — Ну да вечером обязательно примчится пораньше, доложит и о письме», — подумала она, уже желая этого, гордясь словами, которые Иван написал ей.
В обеденный перерыв Елена разыскивала начальника цеха. Пока разыскала, да показала телеграмму, да объяснила все, перерыв кончился. Она встала к станку, так и не успев поесть. Завязанные в белый головной платок картофелины, кусок хлеба и соль в спичечном коробке лежали на окне рядом с бутылкой подслащенного чая.
— Поешь вперед, не выдюжишь без еды! — подойдя к ней, крикнула тетя Варя на ухо. Видя, что Елена не решается остановить станок, скомандовала: — Давай-давай. Шабаш! На пять минут можно. Мы сегодня хорошо идем! А скрытная ты, — бросила она еще. — Кабы не твоя подружка, мы бы так про тебя ничего и не знали. Но тут уж прицепились, выпытали все. Бабы… — Она улыбнулась, однако опять улыбку ее исказили боль и готовые навернуться слезы. Елена вдруг поняла, как трудно тете Варе привыкнуть к мысли, что ее Сережки больше нет. Всякий самый пустячный разговор, даже одно какое-то слово, должно быть, вставали теперь в ряд слов в поступков, связанных с воспоминанием о сыне, которого больше нет.