Когда минули мостик через Неретовку, хлопцы распрощались с Терешкой и пошли улицей, обсаженной старыми потрескавшимися вербами. Из окон маленьких хат выглядывали женщины, останавливались и долго смотрели вслед солдатам дети. С крылечка сбежала молодица в разорванной на плече кофте, с закатанными мокрыми рукавами.
— Солдатики, а солдатики, может, что про моего слыхали? Ковалевич Амельян зовут его. Вот оставил полную хату детей, и хоть удавись тут с ними, а о самом ни слуху ни духу.
Солдаты остановились. Посмотрели один на другого.
— Нет, Параска, не слыхали ничего про твоего Амельяна.
Женщина всплеснула руками:
— О, боже ты мой, не Ляксандр ли Романов это? И Анупрей, не иначе. Аво-о-ой! Хвала господу, что хоть живые, с руками да с ногами возвратились. А мой уже, видать, где-то земельку парит. Ой, несчастная моя головушка, — заголосила женщина так, как, наверное, голосила не раз, вспоминая своего Амельяна. — На побывку приехали или насовсем? — утирая слезы, всхлипывая, спросила Параска.
— Отвоевались, хватит, — вздохнул Анупрей.
— А винтовку зачем приволок? Неужто еще не нанянчился с нею?
— Привык. Пусть будет, может, еще пригодится, — усмехнулся Александр.
— Не плачь, Параска, если жив, вернется твой Амельян.
— Дай бог! — И побежала во двор.
В конце Карпиловки Анупрей остановился:
— Мне сюда, — и протянул Александру руку.
— Что дальше, большевик, делать собираешься? — спросил Соловей.
— Что все, то и я, советскую власть будем устанавливать.
— А винтовку почему не прихватил? Тут, брат, революцию еще только начинать придется. Так что не очень к бабе присыхай. Приходи в волость. Соберемся, потолкуем, с чего начинать. — Соловей поправил на плече винтовку и зашагал, шелестя опавшей листвой.
На волостном крыльце старой вывески с двуглавым орлом не было. Это пришлось Александру по душе. Он поднялся по ступенькам и вошел в большую пустую прихожую. В уголке на длинной лавке сидела старая женщина и жевала кусок подгоревшего блина.
— День добрый, тетка!
— Эге ж, здорово, служивый! — ответила она.
— Кто же здесь теперь правит нами?
— А бог их разберет, кто правит. Наши, деревенские, сказывают, что Прокоп с Максимом Левковым. Коли тутошний, то должен знать.
— Это же который Прокоп?
— Зубаревичский, Молоковича Дениса сынок. Там они все, у них и спроси. — Она показала на дверь, за которой раньше сидели писаря; оттуда слышны были приглушенные голоса.
Соловей широко раскрыл дверь, поставил в угол винтовку, долго пожимал и тряс руки всем, кто был в комнате, заглядывал каждому в глаза. А здесь их было человек шесть. За канцелярским столом с отодранными, завернувшимися вверх уголками зеленого сукна сидел высокий с русым чубчиком, спадавшим на лоб, Прокоп Молокович. Рядом, с бумажкой в руке, стоял чернявый и тонкий Максим Левков.