— Присаживайся, рассказывай, господин унтер, кто ты и что ты есть, — насупил брови Прокоп. — Знали тебя как известного нашего горемыку, а теперь не разберешь, кого куда мотнуло.
— Сейчас доложим.
Александр расстегнул заношенную солдатскую гимнастерку, запустил руку глубоко за пазуху и долго копался, прежде чем достать что-то из потайного кармашка. Вытащил потертые картонные корочки и подал Молоковичу.
Все присутствующие следили за его лицом. На Прокоповом лбу разглаживались морщинки, постепенно круглели щеки. Он дочитал до конца и сказал:
— Теперь все послушайте:
«Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
Бобруйский уком РСДРП(б). Мандат.
Товарищ Соловей А. Р., член партии большевиков, направляется в Рудобельскую волость для организации волревкома, создания советских органов и проведения политики партии большевиков.
Председатель укома.
Секретарь».
Расписываются так, что не разберешь. Однако печать стоит.
— А ты его господином унтером обозвал, — засмеялся Левков.
— Это еще не все, — поднялся с лавки Соловей. Он снял с плеча мешок, долго развязывал лямки. Вытащил сверток, завернутый в бумагу. Молокович зубами разорвал суровую нитку и развернул на столе большое красное полотнище.
Дедок в вислоухой заячьей шапке хихикнул из угла:
— Эх и юбка будет Прокопихе!
— Не балаболь, дед, я абы что, — разозлился Молокович. — Теперь у нас есть свой советский стяг. — Он разгладил огромной ладонью полотнище: — Завтра в эту же пору соберем все обчество на сход. Надо наказать по селам, чтобы приходили.
— Ковалевских я приведу, — сказал Максим.
Сконфуженный дедок пообещал передать руднянским, остальные мужики взялись сообщить в Карпиловку, Лавстыку и Смугу.
— Теперь рассказывай, чего хорошего на свете слыхать, — попросил Молокович.
— Надо же как-то к своим добраться. Говорят, они где-то в Хоромном обосновались. А завтра утром приду, тогда и поговорим.
С утра немного потеплело. Отошла земля, стаял первый слабенький снежок, только кое-где еще белели борозды и придорожные канавы, с ветвей, кустов и деревьев каплями стекала талая изморозь. Сквозь низкие лохматые тучи порой пробивалось и вновь скрывалось солнце.
По дорогам, по стежкам, протоптанным в поле, напрямик через огороды и перелазы шли мужики, женщины и дети. Женщины нарядились в праздничные паневы, лапти обули на беленькие холщовые онучи, а у кого были — натянули залубеневшие высокие ботинки на пуговицах, повязали яркие платки. Шли к волости, как на престольный праздник.
— Куда это так вырядилась? Ну, как на пасху? — спрашивали друг у друга соседки.