— А куда ж они подевались? Разве что нечистый уволок! — выкрикнула из толпы какая-то тетка.
— Эге, детки, никакая холера не возьмет. Командуют. А прискачет зятек панов, Врангель этот, опять мужикам задницы исполосуют, — добавила стоявшая рядом пожилая кобета[7].
— Товарищи женщины, — поднялся Молокович, — угомонитесь немножко, дайте сказать человеку.
— Привыкли языками куделю трепать, — загудел глухой бас.
Стало тихо. Соловей продолжал:
— Теперь у нас советская власть. Что это значит? Собираются гуртом рабочие, крестьяне, солдаты и совет держат, как лучше всякое дело вести. Нашел Совет управу на царя и на министров временных, и барона Врангеля его доля не минует, уж это будьте спокойны, товарищи женщины! Но голыми руками панов не возьмешь. Кому охота отдавать мужицким мозолём нажитое? Так что революция победила, а воевать еще придется — с панами, царскими офицерами и хуторской шляхтой. Коли у кого оружие есть, попридержите, а нет — добудьте. Оно нам еще понадобится. А сейчас, товарищи, я прочитаю первые законы нашего рабочего и солдатско-крестьянского правительства. — Он развернул довольно большую газету и сложил страницу, чтобы сподручней было читать: — «Декрет о мире, принятый единогласно на заседании Всероссийского съезда Советов Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов 26 октября 1917 года.
Рабочее и крестьянское правительство, созданное революцией 24—25 октября и опирающееся на Советы Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов, предлагает всем воюющим народам и их правительствам начать немедленно переговоры о справедливом демократическом мире».
— Каком, каком, ты сказал, мире? — перебил высокий мужик с трубкой в зубах. — Может, это выходит нас под германца отдать?
— Нет, дядька Кондрат, де-мо-кра-ти-че-ский — это такой, чтобы народу хорошо было, — успокоил его Александр. — Дальше обо всем написано.
Он дочитал декрет до конца. Толпа загудела, зашевелилась.
Запричитали женщины:
— А дай же боже, чтобы этому убийству конец пришел! Будь воля господня, то и мой сыночек вернется, живой бы только был.
— Папка вернется, папка вернется, — покачивала на руках девчурку молодица с глазами, полными слез.
Загудели мужики:
— Слыхал, замирение на три месяца, а там договорятся совсем не воевать.
— Башковитые эти большевики. Глянь, как складно описали.
— Хоть и не все сразу раскумекаешь, а, видать, чистая правда.
Когда слегка поутихли, Соловей заговорил вновь:
— И еще, товарищи, один самый важный для нас, мужиков, декрет. «Декрет о земле, — начал читать он, — Съезда Советов Рабочих и Солдатских Депутатов (принят на заседании 26 октября в два часа ночи). Первое! — Он помолчал. В толпе стало тихо, словно на площади никого не было. — Помещичья собственность на землю отменяется немедленно без всякого выкупа… Второе! — еще громче произнес Соловей. — Помещичьи имения, равно как все земли удельные, монастырские, церковные, со всем их живым и мертвым инвентарем, усадебными постройками и всеми принадлежностями переходят в распоряжение волостных земельных комитетов и уездных Советов Крестьянских Депутатов впредь до Учредительного собрания…»