— Ступай прочь, ты нас больше не любишь!
На следующую ночь она не решилась проведать мужа. Но через два дня снова раздался стук.
На этот раз сестры решительно запротестовали:
— Нет, ты не пойдешь! Ты простудишься, заболеешь. Разве это человек? Настоящий тиран!
Стук повторился, и сестры, уже не владея собой, закричали с ненавистью и злобой:
— Она не пойдет! Она и так уже иззябла и вся дрожит. Души у вас нет. Она вам не рабыня!
— Ка-ак? Что вы суете нос не в свое дело? Бабы! Я зову свою жену.
— Паша! Тиран! Она наша сестра. И если вы такой бездушный, то наш долг — позаботиться о ней.
Тщетно, ломая руки, пыталась Мумица погасить вспыхнувший в сердцах сестер пожар.
Матич выругался, расшвырял все вокруг себя, потом подбежал к их двери и заорал:
— Жена, завтра же укладывай вещи! Я пошел в кафе.
И снова обмороки, нервная дрожь и слезы…
— Не вздумай завтра ехать с этим дикарем и убийцей. Останься у нас, не то весь век будешь несчастна.
Напрасно Мумица утешала их и старалась уверить в обратном — они стояли на своем: она несчастна.
На другой день молодые уехали. Сестры с пожелтевшими лицами, с красными от слез глазами проводили их на вокзал. Хотя Мумице и удалось ради всего святого уговорить их помириться с Матичем и попрощаться, все это они проделали, ни разу даже не взглянув на него.
Как только ноздрей Матича коснулся запах угля и паровозного дыма, он засмеялся и крепко обнял жену, словно боясь, что ее у него отнимут. А она прильнула всем телом к мужу, и, когда он посмотрел ей в глаза, зрачки ее заблестели.
— Хочется тебе домой?
Она счастливо кивнула головой.
Сестрам было больно смотреть на них, и они отвернулись.
Когда поезд тронулся, молодые высунулись в окошко, чтобы сестры могли помахать их платком. Придерживая жену за талию, забыв в эту минуту все обиды и огорчения, растроганный Матич тоже размахивал шляпой. На повороте он облегченно вздохнул, у него словно камень с души свалился, и нежно обнял жену, а она положила голову ему на плечо.
— Не сердись на них. Они хорошие, только очень несчастные!
— Эх, да разве я сержусь, я просто жду не дождусь, когда мы приедем домой.
Мумица улыбнулась.
— Я тоже. — И как-то совсем по-детски, с оттенком грусти добавила: — Господи, прости!
Катарина, Ангелина и Вукосава по пути в свою холодную, пустую квартиру не проронили ни слова. Только очутившись в спальне, они упали друг другу в объятия и громко, безудержно разрыдались. Но вот Ангелина пришла в себя, вздрогнула и, ощутив потребность что-нибудь сказать, смущенно прошептала, и сестры тут же хором повторили: