После цветущей, плодородной Ломбардии, увитой гирляндами виноградных лоз, что вечно празднует свой дионисов праздник, после залитой солнцем Кампании, где даже сумрачный назаретянин был награжден аполлоновой тогой и увенчан кесаревой диадемой взамен заржавевшего от крови тернового венца, мы очутились на ослепительно белом и совершенно спаленном юге. Здесь от зноя воздух словно струился, и даже несколько сучковатых смоковниц, лимонных деревьев и пальм были, словно мукой, осыпаны пылью всесильного, раскаленного белого камня. Хилая лошаденка на дороге едва различима в белом облаке пыли, а черная мантия толстого священника, сидящего в двуколке, похожа на белый бурнус марокканского шейха. Поистине Африка ислама и несторианцев! И если в здешних храмах поклоняются ренессансному Христу, то это просто один из многих исторических парадоксов. Это родина истерии Эль Греко или ортодоксального, хмурого Всевышнего.
В вагоне тяжело дышат, потеют, без конца вытираются и раздеваются до исподнего. Только две монахини, одетые в грубое синее сукно, опоясанные железом и обутые в башмаки с подковками, неподвижно читают молитвенники. Даже не смахнут ладонью пот со лба. С носа у них капает, но они терпят, и губы их шевелятся все быстрее. Уж не из-за наших ли грешных сербских мыслей они сейчас переносят все эти страдания?
В Лече пассажиры устремляются за пивом, вином и апельсинами. И только эти две остаются. В сутолоке мелькает какая-то спина — серб. У него все особенное: и слишком узкий пиджак, и изгиб шеи, и то, как он проталкивается вперед, орудуя поднятым вверх правым плечом. И шляпа у него как-то по-особому сдвинута на затылок. К счастью, мы разминулись.
Но в Галлиполи, устремившись на крик: «Сербы, сюда!» — мы втроем очутились возле старого портье из белградской «Москвы». Форменная чиновничья фуражка, улыбается по-братски. Мы здороваемся. Среди нас оказывается и тот, с плечом, и еще один — депутат, которого уполномоченный нашего правительства ожидает в своем доме. Нас же портье должен устроить где-то на частной квартире. Даже не спрашивает, хотим ли мы быть вместе. И бог знает, сколько времени придется нам провести под одной крышей, так как пароход сейчас ходит нерегулярно.
Господин депутат, оказавшись среди трех сербов, сразу же принял соответствующую осанку. Не представившись, он с достоинством шел посередине и снисходительно расспрашивал, кто мы и что влечет нас на Корфу. Для депутата мы — его народ, избирательные шарики… Тот, третий, держался тихо и несколько обособленно, он шел на полшага позади нас. Я не знаю, ответил ли он вообще на слова депутата, мы расслышали лишь его вопрос: