Он прошел и белых и красных, над ним измывались, под неистовый хохот дергали за усы, проверяя, не переодетая ли это женщина-шпионка, но пропускали, хотя никто не верил его документам.
На границе пришлось бросить все, кроме ребенка, а в консульстве в Риге сначала поразились, а потом покатились от смеха. Он казался вдвойне смешным, так как выглядел совсем старым, а держался серьезно, совершенно не обращая внимания на веселье, которое вызывал.
Смех утих, лишь когда он сошел с поезда в родном селе. Был чудесный зимний день. Никто не узнавал его — люди оглядывались вслед русскому солдату с ребенком за плечами.
Белый встретил старого хозяина раскатистым лаем, не слушая его оклика:
— Эй, Белый, ты что, не узнаешь меня?
Опасаясь испугать ребенка, он остановился, а Белый, уже готовый прыгнуть на него, вдруг замолк и, ласкаясь, свился в клубок возле его ног.
Тут и сестра Пава вышла на порог и, увидев всю эту сцену, только крикнула не своим голосом:
— Ты ли это, Живко, хозяин мой?
Живко обнял ее одной рукой:
— Сама видишь. А ты в черном? Кто умер?
— Оба.
— Упокой, господи, их души!.. Погоди-ка. — И он начал снимать заплечную торбу.
В тот же миг и Пава заметила ребенка, который за долгий путь привык молчать и прятаться. Она только побелела и отшатнулась:
— А чей это?
Живко ответил, не поднимая головы, — он разворачивал ребенка.
— Мой. Мальчик.
Пава ухватилась за стенку позади себя и, словно одеревенев, замерла, не произнося ни слова.
— А ну-ка возьми все это! — Живко протянул ей котомку и платок, не проявляя ни малейшего волнения и словно не замечая произошедшей в ней перемены.
Женщина машинально взяла тряпье и точно так же, стараясь говорить спокойно, спросила:
— А как же мать отпустила его?
— Она не пускала, я сам взял. У нее трое своих осталось, а у нас ни одного нет… — И, уже совсем выпрямившись, оживленно продолжал: — Пава, не вноси эти тряпки в дом, брось куда-нибудь, лучше сожги, а нам поскорей дай горячей воды! Надо помыться и переодеться во все чистое… Его во что-нибудь закутаем, пока сошьешь ему хоть рубашонку… А ну давай, Пава, принимайся с богом!
1928
Перевод Т. Поповой.